— Яблоня в цвету — деревня гуляет.
— Посмотришь, Сереженька, дак не так ишшо удивисси, — Ильюшиха затрясла головой по-козлиному. — Приезжай токо почашше. А то уж больно редкой гость. Вон Ванька Сивой десять лет успел отсидеть, на второй срок метит, а тебя все нет и нет. Не в тюрьме, чай, вольной человек-то.
Зашикали на Ильюшиху, мол, ты что боронишь-то, старая.
— А што бороню? — сердится Ильюшиха. — Токо и сказала, што воды много утекло. Сереженька старо времё помянул. Тогда не мене друг дружке пособляли, да не считались бутылкой. А теперя што! Шаг шагнул — уже в рот заглядыват.
Тут уж ей заподдакивали, разжалились все на новые деревенские порядки.
— Богатый народ стал, — сказал молчаливый Колушкин. — Не будем поминать, что было при царе Горохе. Вспомним, года три назад всего: огород посадят — хозяйка иль хозяин на всю артель бутылку ставит, от силы две. По стопке опрокинут, щей похлебают да по домам — дела ждут. А нынче вон уже какой пир закатывают. — Колушкин обвел рукой стол. Недоволен он угощеньем — у него картошка еще не посажена. — Теперь, значит, и другие по вашей мерке тянись…
— Да што уж с меня, старой, взять, — перебила его Ильюшиха. — И то в подполе яшшик «мерзавчиков» запасен.
Тут Мишка захохотал от души:
— От, бабка! Хитрость пропила на старости лет. Проговорилась-таки… Ну-ко я на всю деревню твою новость шумну…
— Да што ты, батюшко, колоколка твоя ржавая! Не проговорисси. Сам кажин вечер повадисси, он-ному-то боле перепадет. Гвоздь кокнешь в забор — пожалисси: «Бабка! Тяги нету». А бабка уж смикитила — в подпол полезла. Знамо дело.
Пока Мишка думал, чем бы бабку уесть, Ильюшиха уж генералу проповедь читает:
— Избаловался народ, Сереженька, спасенья никакого нету. Ране много работали, да мало получали. Теперя — шиворот-навыворот: мало работают, да много огребают. Уродило, не уродило — все едино. Денюжки-то в кармане.
Ольга Ильюшиху песней принялась перебивать:
А по камушкам, а по камушкам
Речка бежит… —
затянула она и раз и второй, а дальше — ни с места, никто не поддерживает и слов дальше не знает.
— Спойте лучше старинную, — попросил Сергей. — Далась вам городская халтура.
Но с длинной песней тоже ничего не вышло, перекинулись на частушки.
Меня кокнули обухом,
Помутился белой свет… —
запел Мишка, да не дала ему Ольга докончить.
— Ну, без картинок дак без картинок, — согласился он и затянул допризывную, из нашей молодости:
Боровическа машина
С Малой Вишеры идет.
Тяжело она вздыхает,
Допризывников везет.
— Молодец, Миша! — похвалил Сергей. — Отличная частушка. Грустная… И родные места помянуты. Не-е-ет, народ плохих песен не сочиняет!