Скажем прямо: это давалось нелегко. За судейским столом оказались люди разных идеологий, разного мировоззрения, миропонимания. Скажем больше: в составе суда оказался даже такой судья, как, например, де Вабр, матерый реакционер и профашист. Не удивительно, что обрадовавшийся такому «судье» немецкий адвокат Зайдель, защитник Гесса и Франка, возбудил ходатайство приобщить в качестве доказательства речь «одного авторитетного французского юриста», восхвалявшего германский фашизм и, в частности, фашистскую академию права, президентом которой был Франк. «Эту речь, — добавил Зайдель, — вышеупомянутый юрист произнес в Берлине, на торжественном заседании академии права, куда он был приглашен как почетный гость». Адвокат добавил, что этот французский юрист, вероятно, не сочтет для себя затруднительным подтвердить этот факт, поскольку он находится сравнительно недалеко, в этом же зале, за судейским столом… Выслушав это заявление, месье де Вабр стал нервно покусывать свои пышные усы. Это он выступал на торжественном заседании в Берлине. Это он писал о фашистском режиме за семь лет до того, как развязно усесться в судейское кресло в Нюрнберге:
«…Современное превосходство тоталитарного режима происходит от его решительности, от его молодой силы, способной отвечать новым потребностям, когда они возникают».
Мир видел смущение некоторых судей в моменты, когда на процессе заходила речь, скажем, о мюнхенском сговоре с Гитлером, о воздушных прогулках господина Чемберлена и планах господина Черчилля.
Мир читал в дни процесса интервью «подсудимого № 1», как его называли на процессе, — Геринга, которые он, преступник, находившийся под судом, нагло давал при попустительстве американских властей корреспондентам херстовской печати, охотно опубликовавшей эти интервью и высказывания Геринга. Простые, честные люди во всем мире удивлялись этим нравам. Только по протесту советской делегации общение Геринга с американскими журналистами было наконец прекращено. Геринг сначала приуныл, но вновь оживился, когда услужливые американские офицеры, ведавшие охраной подсудимых, передали ему и другим обвиняемым текст речи Черчилля, произнесенной в Фултоне в дни, когда шел процесс. Подсудимые обрадовались — они услышали знакомые мотивы, они ощутили руку, протянутую им через океан…
Радость подсудимых была так велика, что адвокаты Геринга и Риббентропа даже возбудили ходатайство вызвать в суд в качестве свидетеля защиты мистера Черчилля. Но это уже был «перебор», и ходатайство было отклонено. Черчилль не мог приехать на процесс и открыто защищать немецких палачей по тем самым, непреодолимым тогда причинам, по которым тот же де Вабр вопреки своим симпатиям подписал приговор о повешении Франка. Слишком свежи еще были могилы миллионов, слишком взволнованна была совесть мира, настойчива, последовательна и непоколебима была линия, занятая на процессе Советским государством, выразившим волю измученных народов.