Все в плач, в плач — и бабы, и дети… Мы стоим уже своей семейкой: тата с мамой, я — с хлопчиком. А полицейские показывают:
— В школу, в школу! А женщины домой! — говорят. — Идите, гоните теперь своих коров и что у вас есть, а мы мужчин погоняем и попущаем их домой.
Я говорю:
— Мамочка, гони ты свою корову, а я — свою, може, тэту пустят.
Я пошла себе домой, а она — себе. Ну, и потом тут началась стрельба. Все говорят: „Поубивают мужчин“. Мама прибежала, наделала крику:
— Спалили батьку!..»
Вольга Степановна Максимчик.
«…Мороз, мороз был большой. А нас погнали на выгон. Мужчин — вправо, женщин — влево. Тут были мужчины наши, которые были еще на той войне — понимали по-немецки. Переводчик сказал, что мужчин пожжем, если всех не сгонят.
Ну, что мы? Где гусь какой был, где кура — все половили. У нас, хотя отца и не было, дак хотя б самим живыми быть. Загнали мы и свое. Свинью только, супоросную свинью не загнали. Пришел немец, наставил пистолет:
— Гони!..
Мужчина один говорит:
— Дайте мне этих коров, я погоню.
А мы не отдаем: нас самих расстреляют. Думаем: „Это на кладбище будут нас стрелять“. Собрали этих коров и гоним туда. Курей поприносили… Полицейские отсекают головы курам, и это все — на воз, на воз…
Была тут одна красивая девушка, дак немец схватил — вести ее туда, в школу, где мужчины, где жгли. А другой немец не дал.
А потом запалили и школу…
А хаты сгорели Остались только заборы…
Пошли мы туда — только кости. Чья нога — угадывали, узнавали. Через неделю откапывали, находили: кто — кто…
Вот так мы и остались…»
Александра Антоновна Тарелка.
«…Пятого, это была пасха Нам партизаны передали, что горят соседние Столяры. Ночью прибежали:
— Утекайте, будут жечь Лютин!..
Все всё повыносили и поприходили к кладбищу, говорят:
— Никого нема, будем гулять тут — пасха…
А тут едет из Столяров партизан, Богданович Яков был:
— Утекайте, говорит, уже едут, через речку переправляются, эти немцы и эта полиция.
Мы прибежали, уже слышим, уже, как палки ломают — стреляют! И мы побежали. Видим издалека: горит Лютин.
Прибежали бабы потом, говорят:
— Попалили!..
Мы все порастерянные, плачем: „Что делать?“ Потом ходили, все раскапывали. Нашли: до колена так ножка беленькая, хорошенькая лежала — все глядели мы. Женщина узнала по кальсонам:
— Это, говорит, моя работа самотканая… Это моего, говорит, нога.
Он был бригадиром в колхозе, Ананич Прокоп.
— Это, говорит, моего хозяина нога…»
Вольта Евменовна Голоцевич.
«И сказали:
— Забирайте свое хозяйство и ведите в школу!.
А хозяина в колонну — и на выгон. Он и пошел. Пошел без шапки, без ничего, тогда ж холодно было. За ним немец пошел.