».
Слышишь это в самых тихих голосах людей! Ко всему миру обращенное…
Прасковья Адамовна Орловская из деревни Городище Логойского района Минской области.
«…Соня первая была, Миша, Ванька и Леник был. Лешку было девять месяцев, младшему, а Соне, видать, уже годков было тринадцать. Старшей. И Мише было девять лет.
Подойду я детей будить, а он: „Не трогай“. Не знаем, что делать. И там горит, и там горит — всюду горит… А уже бегут и к нам в белых халатах, а ночь — видная. Ай, что ж мы будем делать? А у нас в хате да был старый пол, и эти половицы прогибаются. Дак мы с ним говорим, а только они в хату, дак он скоренько да в ту яму. А я стою. Уже не будут же они меня трогать. Один в пороге с винтовкой стоит, а другой подошел так вот и говорит:
— Огонь зажигай!
Правда, они сами, кажется, зажгли эту коптилочку маленькую… А это мое маленькое, девять месяцев, что в колыбели, проснулся и стал плакать. Я подошла, взяла его на руки. Взяла это дитя. А я — как стояла, в этом пинжачке… Да зимой. Хорошо, что взяла платок, такой вот был пеньковый, большой. Дак я его прижала к себе. Эта Соня, старшая, проснулась. Я и мигнула: „Соня, иди ты со мной“. А те разоспались, никак не разбужу их. И подойти к ним боюсь.
А меня уже так тянет за порог — ну, уже не могу…
Вышла ж я в сенцы с этим дитём… Не могу… Этот пропустил, что стоял… Не могу в хату вернуться — всю трясет… Я дальше еще, во двор — никто не бежит за мной. Я за хлев еще… А потом слышу уже — горит хата, и выстрелы, и все уже там. Трещит и горит. Сижу я в этих кустах, близенько около хаты. Ой, ой, ой — не могу ж я выдержать, трясет всю… Слышу — Соня моя плачет за хлевом… Живая выскочила из хаты…
Выскочила я в эти кусты, а там соседка, Стефка. Да говорит:
— И моего же Гришку убили, и дитя убили!.. Хорошо, что ты уже хоть с этим дитём осталась. А у меня ж так никого нема!..
Иду я… Там такая баня была. Иду я к этой бане, гляжу — тогда и мой уже вылез из ямы, говорит, что хата загорелась, а он вылез из ямы, потушил эту хату, и детей положил в эту яму — Мишу и Ваньку. Убили. И Соня ранена была. Они все лежали на кровати. Они как сказали: „Ложись!“, дак она с печи соскочила и легла. И через нее только пуля прошла, она и теперь больная.
А они огляделись, что наша хата потухла, и обратно до этой хаты, и подпалили. Хата гудит прямо, дак он тогда выскочил из той ямы, где забитых хлопчиков положил, и через окно. Тогда он пошел… И я туда прибежала с дитём… Тут мне собрали кто что — кто платок с головы скинул, кто какую одежину — я то дитя завернула. Иду ж я уже в Селец. А тут муж говорит, что еще ж и наша Соня жива. Я и сама слышала, что она плакала, но нигде ж не найду я тогда… Пришла я в Селец, а моя Соня в Сельце. Люди ж боялись тоже: она заперта в хате сидит.