Меня не переубедить, что пересохшие фонтанчики и конец детства как-то связаны с разрухой, новыми талонами — на туалетное мыло, макаронные изделия, чай, сахар… Наша безумная классная Надежда Ивановна ещё проверяла качество узлов и чистоту пионерских галстуков, между делом отмечая, что поляки предают коммунизм, — в третьем классе нам, кстати, разрешались только белые рубашки, — а на улице уже творилось что-то невообразимое. На фоне первых кооперативов и перестройки, но в особенности накануне перемен, невообразимо расцвел блат. По знакомству доставалось практически всё — дутые сапоги, бытовая техника, справки, путевки. По знакомству же можно было избавиться от унизительной физкультуры или бессмысленной школьной практики. Но мои родители, к счастью или несчастью, ничего подобного для меня не делали.
Мне было лет девять, когда я догадался, что система даёт сбои. Конечно, тогда бы я назвал это иначе. Чтобы как-то занять детей на летней практике (по каким-то причинам нас не могли вывезти, как всегда, в совхоз «Заводской») в школе объявили сбор лекарственных растений. Тут же во дворе. Выдали мешки и проинструктировали, как рвать подорожник и мать-и-мачеху. В одном из самых грязных и индустриальных районов полуторамиллионного города! Школьники старались побыстрее выполнить норму и освободиться. На полу в рекреации расстелили брезент и раскидывали травы для просушки. Каких сорняков там только не было! И это сено начинало медленно подгнивать. В последние дни «практики» я видел, как старшеклассники устроили на брезенте возню. Даже если «сырьё» и попало в аптеки, в чем я сильно сомневаюсь, то могло стать для больных источником разве только свинца.
За полчаса до звонка на первый урок класс, назначенный дежурным, выстраивался в живую цепь и блокировал школьный вестибюль. Чтобы ученики не могли без разрешения продвинуться в раздевалку и на второй этаж. Бывало, кому-то удавалось порвать цепь дежурных с разбегу, как в игре «цепи кованые». Но за четверть часа до звонка перед живой плотиной всё равно собиралась внушительная толпа. После открытия шлюзов в раздевалке и на лестницах, естественно, творилось смертоубийство. Кто и зачем придумал этот ежедневный спорт — было и остается для меня загадкой.
Школа — со спивающимися «трудовиками», отравлениями в столовой, тычками в спину — оставалась тем не менее одним из убежищ от ещё более абсурдного и жестокого окружающего мира. Все свое школьное средневековье я провел между домом и школой, по возможности не задерживаясь на улице. Библиотека № 59, ещё один опорный пункт, находилась в другом микраже, и добираться до неё было уже подвигом. Да, деньги трясли, но это было не так страшно. За яркий портфель или новую куртку могли и замочить, порезать. Как и за чуть более длинные волосы, за что угодно, выделяющее тебя из толпы.