– Что повыпучилась, как игорна каза! – слега загрубил с панталыку особого активист молодёжи Болтовой Игор Кузмич. – Подставляй уж розетку, коль знаешь как! Илья, што за заминка, вели ей платье кверху драть!!!
– Отъебут… – тихо охнула та «игорна-каза», Санька-крашена; да вся покрылась парчою в конфуз перед мужним собранием.
– Ладно, Игор, не дуболомь, как ярило-бычок! – Громовой дал отворот молодому прожектору. – А ты, Санька, как помнишь за что отвечать, так и будь добра разганешись… Помнишь хоть, али стыд все глаза заневестил уж?
– Помню… чего… – глаза у красавицы долу горят синим пламенем, а щёки розовеют вовсю: надо юбку сымать…
Но недолго уже ерепенилась – чай жжот жопу вина! – и накинула платьюшко цветастым подолом на зад. Стала красива видать, как уткнула в коленки, да выгнулась белой лебедью на общественный всем обзор-обсуждение.
– Я наддам, командир! – лихо выискался партактив Антуан Ничипор Егорович. – Мне у Саньки всегда пизда нравилась: и в разбор, и как с ей на разведку ползти!
– Ничипор, не блудь! – верховод сам держался за хуй, чтоб на партизанскую юницу тот штаны не порвал. – Излагай, как партактив, соображение!
– Изложу! – самоуверенно заявил Антуан и головою боднулся под тут и повлажневшие губы пизды. – Шурка – девка управная, говорю: и на фронт с ней идти удовольствие, и в тылу отсидеться не грех, без забот не оставит! И знаем мы Александру Проймочку не первый день, да и не по первому году ебём, тоже нужно учесть… И хоть случаются, прямо скажу, недостатки у ей в конституции, когда через день она сама обращается невесть во что и сама может раком поставить угодно кого и даже оскорбление нанести партактиву и партии, но… Но, скажу вам по честному, Санька нам дорога, как товарищ и дружка сердечная. Оттого попрошу: нехуй вам сильно девице наддавать в межкрендель! Ну, сзевнулось случайно в ночи, что поделаешь… Может быть ей, девке нашей сознательной, захотелось, вконец-то, повыспаться вместо ваших бессонных дозоров в пути…
Расслабившая было уши Шурочка поднапряглась вся и недовольно взбрыкнула задком.
– Хароша, Шурка!.. – одобрил её Антуан, удерживая крепкой хваткою в поясе. – Я и говорю – покрути, так мы с тобой на дни в такой позамылимся гарный поход!.. Продолжаю всем вам, несознательным! Встали вы сильной горой за утерянное дитё? Всё по правилу?! А усмотрели, ага, что пред вами не совершеннолетняя блядь, а само-то дитё маломерное?!
Шурка крутнула бархатной попочкой так, что любому бы с корнем повыломала. Окромя партактива, конечное…
– Вы настали ребёнка крушить в голу задницу! – продолжил, держась, да по-крепкому радуясь Санькиным недоволь-выкрутасам Ничипор Антуан. – А я так вам скажу – недостойное это занятие! И предлагаю выдать нашу Саньку, как тайну партизанску сердечную, ёйной маменьке, Анастасии Димитриевне! Потому как и неприветливость у иё от того, я считаю, что устала девка от вас, партизан… С вашей ё..-партизанщиной! Потому как стомили иё, и она уж брыкается-просится – изо всех сил, да до маманьки в гнездо!