– Будем надеяться! – верховод Илья Громовой застёгивал увлажнённую Санькой мотню. – Процедура товарищеского осуждения окажется действенной… И что проведённая проработка уже оказала влияние на бессознательность Проймочки Александры, партизанки со стажем, разведчицы и хорошей подруги, когда не спит… по вагонам и поездам…
– Дядя Илья!.. – Санька вновь, уже оправляючись, вспыхнула. – Всё ведь уже! Сколько можно! Достаточно! И так всё тикёт по ногам до колен до сих пор от ваших влияний… на мою бессознательность…
Наталья Федотьевна прыснула. Позже всех… Дала бойкую струю, прикрыв ладошкой, себе в кулачок и неприметно прикрыла глаза…
– Итог-слово берёт немецкий народ! – подвёл конец под собрание Илья-верховод. – Ваше мненье, Григорий Барсук, на всё происшествие, как головы от судейства присяжного!
Сидевший на трёх бидонах отдельно в ряд “немецкий стяг” оживился, приходя в себя после всего этого официал-представления. Председатель местного оккупационного собрания акционеров обер-лейтенант Ганс Либке, в народе Григорий Барсук, встал с гремнувшего пустотою бидона и вежливо поклонился собравшимся.
– Вы знаете все, сколь высоко уважение немецкого народа-созидателя к нравам местных устоев-обычаев! – произнёс он на чистом русском языке. – Но вы осёл, Шура, в нашем мнении, за то что даёте им в зад! Вы – приятная девушка и столь же нам симпатичный «пацан». Но вы им позволяете в задницу, на наш просвещённый технически взгляд, просто как азиатский ишак!
– Да-дайт!.. – поддержал своего политического командира ещё один непримиримый борец с партизанщиной Алекс Шрёдер, по прозванию Худой Вправень. – Ибъётца как коз! Как зоофилипп… Я бы ей заманьчил в голый срак!..
– И таким вот замечательным образом мы имеем то, что имеем! – прервал своего не в строку гоношистого адьютанта и продолжил присяжную речь Ганс Либке. – Александра-красавица здесь оправляет на своей милой заднице пёрышки, если так можно по-русски сказать, а тем временем где-то там, в поездах под Седмь-Пядницей рыдает безутешная мать!
– Ну, всё… промухали-проебли в жопу заново! – недовольно буркнула Сашенька и показала Гансу Либке розовый свой язык, от которого офицер-оккупант был вторую неделю уже без ума. – Всех уже поспасли лет как сто, оккупация! И мать и твои поезда!
Санька специально дразнилась и ёрничала с молодым офицером Германии: чуяла уже не одной только задницей привольную, да жарко-лакому ночь в душистых полях наедине с ым… Хотелось так задрать, штоб ы до утра вкреп-стоял…
– А спасли, так и херна ль страдать! – подал ленивый голос Герхард Швепс, или иначе Баварец, за которым канцелярией числилась должность “буквы закона”, а на деле водилась привычка гостить у дородных матрён на варениках. – Складать нах полномочия, да есть податц к нам на пиво в буфет!