Соня Егорша Прокопьевна, бухгалтерка и краснознамённая отдаивательница со стажем, развалилась на секретаркином деревянном столе между писной машинкой и стопками ещё не изведённых бумаг. Зад иё высок вздымался на поддерживающих его локтях, а служебный халат гулял всей своею пространностью в расположении лишь поясницы и вмощён был подстилкой ещё под эту сдобную задницу.
А рождённая совхозным правительством секретарка-машинница и пополам с этим юная тракторка Потетень Аланья Рассветовна стояла на голых коленках у толстожопой бухгалтерки между ног и пролизывала ей вкус в пылко-мягкой ущелине. Обеим влеклось хорошо – Аланья Рассветовна, распунцовевшись, мотыляла на стороны головой, а бухгалтерка вовсю елозила жопою по сметаемым всё дале бумагам стола. Обе помыкивали и утробно урчали, роняя слюну…
Иван Васильевич спросил «Можно к вам?» и, не получив ничего вразумительного себе в ответ, решил действовать сам и направил ботинки в начальственный кабинет.
– У них… Ах!.. У них нельзя… Ааа-х!! – донеслось до него спозади. – Ааааххх!.. У них там… совещание!.. Ай, Айечка! Ааах!!!
Оборотивши взор, Иван Василич поизумился слегка: наставленье цеушное ему выдавала не секретарка Аланья, а непричёмная к власти бухгалтерка Егорша Прокопьевна, оканчивающая Алочке в рот… «Спорный, дружеский коллектив…», себе сообразил Иван Васильевич с чувством внутреннего уважения, «Одна за одну, штоб подружнице не захлебнуться такою слюной!».
– Совхоз, не терпи бюрократию! – посоветовал лозунгом Иван Васильевич двум растрёпанным любицам и смело шагнул наперекор в кабинет.
Совещанья никакого, конечно же, не было. Так, проформа одна. Был лишь один факт над лицом. В виде достаточно объёмной, схожей в чём-то с бухгалтершиной, голой задницы в упавших на пол штанах директора совхоза, мягкотелого терпителя порочного кумовства и служебного карьеризма в подведомстве.
Мокропопка Герундий Аврельевич со страдальчески взмокшим лицом и оттопыренным непомер-естеством своим стоял у кресла для посетителя, а посетитель сей, никто иной, как Всякий Кирилл-Да’Илья, директоров свойственник, заместительник и по всем меркам удачливый тот карьерист, был занят тем, что вылизывал промеж булок у своего прямого начальства от дородных яиц до укрытого копчика. Герундий Аврельевич мерно дышал оттого, но основную массу страданий ему наносила пожимающая торчащего из-под брюшка справного ловкопалая рука карьериста-задолизателя.
Щёкот же брал директора порой до того, што он закатывал до белена потолка глаза и чуть оседал на вострый язык, сдавая назад.