«Но кого именно можно послать к Маннергейму? — Головин перебирал в голове своих сотрудников, но не находил кандидатуры, которой мог бы доверить выполнение „Северного сияния“. — Неподготовленного человека не пошлешь, а готовить его — нет времени. Лучше всего с этим делом справился бы Штейн, с его тонкостью в работе. Но Штейн не специалист по Финляндии, да и находится он далеко от нее».
Головин провел рукой по голому черепу и, окончательно поняв, что иного выхода нет, начал крутить диск телефона.
— Рукомойников слушает.
— Приветствую тебя, Павел Сергеевич, — едва не сквозь зубы процедил Головин.
— А! Товарищ генерал-лейтенант? — умилился Рукомойников.
— Он самый.
— Чем обязаны вашему вниманию, товарищ генерал?
— Паша, ты меня лучше не зли. Должок за тобой, Паша.
— Вот как?! — совершенно искренне удивился собеседник. — Не припомню, чтобы я у тебя когда-нибудь одалживался, Филипп Ильич.
— Ты помнишь наш с тобой прошлогодний разговор?
— Это какой же?
— Не финти. Мы с тобой не так уж часто встречаемся, чтобы ты мог запамятовать. На Цветном прошлым летом мы с тобой разговаривали…
— Ну как же, Филипп Ильич! Прекрасно помню, — не сбиваясь с прекраснодушного тона, принялся уверять Рукомойников. — Даже дату запомнил. Первого июня дело было.
— А говорили мы с тобой…
— И это помню! — снова перебили в трубке. — Об Олеге Николаевиче твоем был разговор.
— Ну так вот, Павел Сергеевич, — Головин добавил в голос строгой решительности. — Мне этот сотрудник очень нужен. Очень! И весьма срочно!
— Да о чем разговор, Филипп Ильич? Я охотно передам его тебе с рук на руки. Тем более что после того, как Штейн передал нам документы профессора Рикарда, расстрельный приговор в отношении него, как я слышал, пересмотрен и отменен. Охотно вам его уступаю.
— Это еще не все, — Головин не собирался закончить разговор на Штейне.
— Все, что в моих силах, Филипп Ильич. Чем могу служить?
— Верни мне еще одного моего сотрудника, которого ты у меня нагло украл.
— Осипова?
— Осипова, — подтвердил Головин.
Несколько секунд длилось молчание.
Наконец голос, в который Рукомойников напустил неподдельной грусти, сообщил:
— Не могу. Извини меня, Филипп Ильич, но не могу.
— Паша, — рыкнул в трубку Головин. — Ты с кем шутишь, Паша?
— В самом деле, не могу! У меня его нет, — стал оправдываться Рукомойников.
— Куда ты его дел, сукин сын?
— Филипп Ильич, как на духу говорю — нету его у меня. Я его посадил в самый хороший, самый лучший, можно сказать придворный лагерь, чтобы он в себя пришел и умнеть начал. А этот твой Осипов выкинул фортель — сбежал.