История эта ей явно нравилась. Мне же — нисколько. Убийцы, убиенные. Что сталось с моей жизнью? На одну минуту я нарисовал себе, что в саркофаге покоится вылинявший и окаменевший Бородай. Но взгляд на темные окна церкви напомнил мне, что сейчас у меня действительно имеются другие печали.
Церковные служки зажигали за алтарем свечи, а снаружи Стуртон, по всей видимости, уже подыскивал окно, откуда он мог бы меня столкнуть. И в это самое время я беседую о мертвых рыцарях и отравленных крысах с девчонкой, с которой едва знаком.
— Ты должен его вызвать! — шептала Элла. — Как только мы останемся одни!
Хористы начали петь. Их голоса отзывались в темной церкви так, словно пела она сама.
— Одни? И как ты себе это представляешь? — шепотом спросил я. — Собор после вечерней мессы закрывается!
— Ну и что? Пусть нас закроют.
— Закроют?! Час от часу не легче!
Не говоря ни слова, Элла схватила меня за руку и потащила по северному проходу. Позади меня Ангус запевал свое соло, которое разучивал по утрам перед зеркалом в ванной. Но Элла остановилась перед дверью из темного дерева, обшитой железными гвоздями. Она нажала на ручку, бросила быстрый взгляд направо-налево и открыла ее. Помещение за ней было едва ли больше шкафа. Элла втолкнула меня вовнутрь и закрыла за нами дверь.
— Отлично, правда? — услышал я ее шепот. — Это показал мне один хорист.
— Ну, для чего? — Я начал нервничать оттого, что торчал с нею в таком тесном помещении в темноте.
— Он хотел меня поцеловать. — Нельзя было не услышать отвращение в Эллином голосе. — Но, к счастью, я сильнее их всех.
Я был рад, что в темноте она не видит, как я покраснел. Я как раз представлял себе, каковы на ощупь ее волосы.
Пение хористов проникало даже через закрытую дверь. Ангус утверждал, что своим голосом он мог заставить разлететься на куски стакан, но доказательства этого он нам со Стью так и не привел.
— Здорово звучит, правда? — прошептала Элла.
Не уверен. С тех пор как Бородай ворвался в мою жизнь, мне хотелось громкой музыки, а не мира во всем мире. И тем более меня удивляло, что без конца ввязывавшийся в драки и при каждой игре в регби терявший самообладание Ангус выдавал такие ангельские гармонии да еще получал при этом удовольствие.
— И как ты только можешь разгуливать в этом идиотском балдахине? — спросил я его, впервые увидев, как он напяливает на себя свое облачение (сам я только что провалился на приемном прослушивании в хор).
— Уайткрофт, тебе этого не понять! — только и ответил Ангус с улыбкой сострадания — и счистил собачью шерсть с зеленой ткани.