Елена Троянская (Джордж) - страница 28
— Вот именно. Так кто же я, догадайся.
— Ты Персефона? — предположила я и почувствовала, как меня окутало теплом.
— Правильно, — был ответ, и после долгого молчания последовало: — Но моя мать также достойна почитания. И тебе следует учесть это. Даже когда дочь становится взрослой, она должна почитать мать.
Смысл этих слов я поняла много позже.
Она приблизилась ко мне: я почувствовала, что она находится рядом.
— Сестра, — прошептала она, — ты должна верить мне. Я всегда буду подле тебя. А других богинь остерегайся. Поняла?
Разве возможно думать о других богинях в ее присутствии? Ее свет, который побеждал тьму и проникал в сознание, наполнил мое существо.
— Да, да… — шептала я в самозабвении.
— А теперь — следующий, — деловито сказала она.
Конечно, богине так и положено: она всегда готова встретиться с очередным смертным. Если мы, люди, хорошенько поразмыслим над своей жизнью, то заметим следы подобных встреч, хотя боги и не показывают своего лица. Я, как все смертные, не разглядела лица богини: мои глаза ослепило сияние, исходившее от нее. Думаю, именно это и входило в ее намерения.
В большом зале мы сбились в кучу и ждали. Была глубокая ночь, хотя точного часа никто не знал. Время летело, как черный ворон. Все мысли и чувства исчезли, я стояла опустошенная, забыв, что знала, чем была в жизни. С обнаженной душой я ожидала божественного откровения. Предстоял последний ритуал.
Вдруг тьму пронзил свет, словно полночное солнце взошло, и мы получили главный ответ. Я узрела чудо, самую сердцевину тайны. Отныне страх смерти утратил власть надо мной. Я увидела смерть в лицо и узнала, что ее не существует.
После возвращения из храма таинств я была долгое время переполнена впечатлениями и предавалась воспоминаниям о пережитом. Кроме того, я усиленно училась, освоила игру на лире, очень гордилась тем, что выросла и детский лук, который Кастор некогда смастерил для меня, уже мне мал. Я была в состоянии натянуть тетиву большого лука и охотиться на крупную дичь. Больше никаких зайцев — я выслеживала горных козлов.
Сияние осени постепенно угасало, краски меркли, золото и бронза сменились коричневыми тонами. Урожай собрали, поля лежали под паром и погружались в сон. После охоты мы сразу бежали к очагу, протягивая закоченевшие руки к огню. Сидя возле очага в большом зале, слушали длинные унылые песни и поэмы певцов, которые заходили к нам. К сожалению, не все бродячие певцы наделены талантом, а отцовский дворец, по-моему, притягивал самых бездарных.
Я надеялась, что участие в Больших мистериях надолго заглушит мою тоску по новым впечатлениям. Но весной тоска обострилась, и я сильнее прежнего страдала из-за своего заточения. От воспоминаний о недолгой свободе оно становилось еще более мучительным. Не спасало и то, что наш дворец был открыт всем ветрам, которые играли с ним, как с эоловой арфой. Зеленая долина и город далеко внизу неотступно манили меня, как всегда манит все запретное.