Если, как трус, я уклонюсь от битвы, падут духом все троянцы, и мы проиграем, — ответил Гектор и отступил от нее, как бы отгораживаясь.
— Но разве может спасение целого города зависеть от одного человека? Посмотри — вон там сотни и тысячи готовых сражаться. А ты — наследник Трои, сын Приама, отец моего сына, побереги себя!
— Если наследник Трои и сын Приама трусит, то почему должны сражаться остальные? — Гектор говорил медленно, из глубины души. — Ах, Андромаха! — Гектор притянул жену к себе. — Сам знаю в душе, предчувствую сердцем: священная Троя погибнет. Погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Андромаха застонала и спрятала лицо на груди у Гектора.
— Но больше всего страшат меня не страдания прочих троянцев, сколько твои, Андромаха. Ахеец тебя уведет в неволю, сына погубит. Пусть же я раньше умру и не увижу дня гибели Трои, не услышу предсмертных криков троянцев.
— Зачем же тогда ты идешь? Если нет надежды…
— Потому что я наделен двойным зрением: Троя обречена — но Троя во мне нуждается. Мой сын должен вырасти мужем, многим лучше отца, — но мой сын младенцем умрет. Милая, у меня нет предков среди богов. Я простой смертный. Боги не станут меня защищать. Я могу рассчитывать только на свои силы. Но не печалься обо мне. Против судьбы никто не пошлет меня в царство Аида, а от судьбы никто из людей не спасется.
Он ласково отстранил Андромаху и взял на руки маленького сына, Астианакса. Мальчик на этот раз заулыбался, стал гладить ладошкой отца по лицу.
— Мне пора.
Гектор вернул сына Андромахе.
Он надел шлем и вышел, не оглядываясь, чтобы не растерять решимость.
Андромаха стояла, плача и прижимая к груди Астианакса, который захныкал, глядя на мать.
Я не хотела, чтобы они узнали, что я была свидетелем их разговора. Такие минуты люди должны переживать наедине. Поэтому, задержав дыхание, я прокралась к выходу. Андромаха ничего не видела: ее залитые слезами глаза были закрыты, она прижимала к себе сына. Я спускалась по лестнице, по-прежнему не дыша. Мои легкие готовы были разорваться: лишь ступив на землю, я сделала глубокий вдох.
— Елена!
Я слишком поздно заметила шлем с гребнем: сильная рука схватила меня и потащила под лестницу.
— Ты подслушивала? — Гектор был в ярости.
— Я первая пришла на башню, — сказала я, осознав, что оправдываюсь, будто провинившийся ребенок. — Я хотела побыть одна. Мне приходится быть одной: мое присутствие раздражает людей. Но должна же я знать, что происходит! Мне это так же важно, как остальным. Нет, важнее!
Его рука разжалась, и он отпустил меня.
— Хорошо, что на твоем месте не оказался кто-нибудь другой. — Гектор говорил очень тихо. — Все слишком просто смотрят на вещи. Ты одна способна глядеть с разных сторон.