– Что ж, тогда прошу за мной. Отделение для душевнобольных находится в другом здании.
По усыпанному песком двору Ардашев и Нижегородцев вслед за доктором Стильванским направились к одноэтажному зданию с мезонином, расположенному в пятидесяти саженях от главного корпуса. К его северной торцевой части примыкал оштукатуренный белый каменный забор в два человеческих роста.
– Это прогулочный дворик для буйных пациентов. Внутри – угольный склад и прозекторская. Рядом – часовня, – объяснил врач. – В мезонине помещается кухня и комната для служителей. И как вы находите наши райские кущи?
«Да минует меня чаша сия!» – подумал Ардашев, но произнес совсем другое:
– Честно говоря, не ожидал увидеть такой образцовый порядок.
Больничный сад и правда был замечательным. Прямые аллеи с лавочками, клумбы и английский газон производили самое благостное впечатление.
– Чувствуется умелая рука садовника, – присоединился к похвале Нижегородцев.
– А это все наш кудесник Неонил Феофилович Прокмаль. Тоже, знаете ли, человек необычной судьбы. Попал к нам на лечение три года назад. Сам он дворянин и служил в Пятигорске в Управлении Вод. Супруга его страдала сенной лихорадкой, и, как только начинал лететь тополиный пух, он отправлял ее вместе с маленькой дочкой в Крым, а сам оставался в городе. Вернувшись как-то вечером домой, вынул господин Прокмаль из почтового ящика конверт, а в нем фотография его жены в обществе флотского офицера за столом летней ресторации. И приписка на обороте, мол, суженая твоя проживает в меблированных комнатах с этим самым мичманом по такому-то адресу. Как потом выяснилось, его благоверная по приезде наняла няньку для ребенка, а сама закрутила адюльтер. Но ведь тесен мир, господа! И волею случая, там очутилась какая-то «доброжелательница» или «доброжелатель», знавший эту семью. Вот этот человек и постарался. Прокмаль написал прощальное письмо, надел фрак, белую сорочку и, не раздумывая, выстрелил себе в висок. Но, видно, дрогнула рука, и пуля, пробив череп, прошла навылет, не задев мозг. Выстрел услышали соседи. Он перенес несколько операций, а когда пришел в себя, стало ясно, что у него тихое помешательство. Так что из одной больницы коллежский асессор попал в другую. Человек он тишайший. Ведет себя примерно. А с недавних пор начал ухаживать за растениями, да так, что залюбуешься: кусты стрижет, словно скульптуры ваяет. Мы даже его на базар одного отпускаем за нужными семенами.
– А жена? – не удержался Нижегородцев.
– Приезжает. Посидит, посмотрит на него, поплачет и уходит. Ведь он ее не признает. Вот такое оно – человеческое горе. Да вот и он.