Но королеву сблизило с ее подданными не только чувство личной симпатии; наконец она снова начала непосредственно и постоянно заниматься государственными делами. Вторая администрация мистера Гладстона (1880–1885) была сплошной серией неудач и закончилась печально и позорно; либерализм дискредитировал себя в глазах страны, и Виктория с радостью осознала, что ее недовольство министрами разделяет все большее число ее подданных. Во время суданского кризиса она была среди первых, кто высказался за необходимость похода на Хартум, и, когда пришло известие о гибели генерала Гордона, ее голос звучал во главе хора, обвиняющего правительство. В ярости она направила мистеру Гладстону угрожающую телеграмму, причем без всякого шифра, в открытом виде; и тут же было опубликовано ее письмо с соболезнованиями к мисс Гордон, в котором она обрушилась на министров, обвиняя их в вероломстве. Поговаривали, что она вызвала лорда Хартингтона, министра обороны, и сильно его отчитала. «Она ругала меня, как простого лакея», — сказал он, по слухам, одному своему другу. «Так почему же она не вызвала дворецкого?» — спросил тот. «О! — последовал ответ. — Дворецкий предпочитает в таких случаях не вмешиваться».
Но наступил день, когда не вмешиваться стало больше невозможно. Мистер Гладстон был повержен и ушел в отставку. Виктория в последней беседе держалась с ним с обычной вежливостью, но помимо обычных в таких случаях формальностей позволила себе лишь одно замечание личного характера, предположив, что мистеру Гладстону следовало бы немного отдохнуть. С сожалением он припомнил, как на подобной аудиенции в 1874 году она выразила ему доверие и назвала опорой трона; впрочем, перемена не была для него неожиданностью. «С того времени, — записал он позже в дневнике, — ее мысли и мнения сильно изменились».
Таковым было мнение мистера Гладстона, но большинство нации его ни в коей мерё не разделяло, и на всеобщих выборах 1886 года избиратели решительно показали, что политика Виктории полностью их устраивает; отбросив во тьму приверженцев самоуправления — этой мерзкой политики уединения, они привели к власти лорда Солсбери. Виктория была очень довольна. Необычная волна надежды охватила ее, с удивительной силой подняв ее жизненный дух. Ее привычки внезапно переменились; забросив уединение, лишь изредка прерываемое уговорами Дизраэли, она энергично бросилась в водоворот общественной активности. Она появлялась в гостиных, на концертах и парадах; она закладывала камни на строительствах; она прибыла в Ливерпуль на открытие международной выставки и под проливным дождем ехала по улицам в открытом экипаже среди бешено аплодирующей толпы. Обрадованная повсеместно оказываемому ей теплому приему, она с большей теплотой начала относиться к работе. Она посетила Эдинбург, где ливерпульская овация повторилась даже с большим размахом. В Лондоне она открыла Колониальную и Индийскую выставки, в Южном Кенсингтоне. Состоявшаяся по этому случаю церемония была особенно торжественной; звуки труб возвестили о прибытии Ее Величества; затем последовал национальный гимн; и королева, восседая на величественном троне из кованого золота, лично ответила на представленный адрес. Затем она поднялась и, выйдя на платформу с царскими воротами, поприветствовала восторженную толпу несколькими грациозными реверансами.