Королева Виктория (Стрэчи) - страница 70

и время от времени выезжал бы на них. Но это не входило в его планы. Охота рождала в нем скуку, а у Виктории вызывала тревогу. Поэтому, как и прежде, он продолжал выезжать верхом лишь для разминки или по делам, а вовсе не для развлечения. В результате было решено, что хотя принц, вне всякого сомнения, великолепно держится в седле, он все-таки не спортсмен.

Это было куда серьезней, чем может показаться. Дело не в том, что благородные леди поднимали Альберта на смех, а благородные джентльмены презрительно хмыкали при упоминании его имени; и даже не в том, что Виктория, которая до замужества пыталась завоевать популярность в светском обществе, мало-помалу оставила эти попытки под влиянием мужа. Со времен Чарльза II английские монархи, за единственным исключением, никогда не следовали моде; а то, что этим исключением был Георг IV, только подтверждало правило. Так что вовсе не пренебрежение модой вменялось принцу в вину, а отсутствие других исключительно важных качеств. Враждебность высших классов была следствием более глубокого антагонизма, нежели неприятие манер или вкусов. Принца называли инородцем. Трудно сказать, что именно понималось под этим словом, но факт был очевиден для всех. К примеру, лорд Пальмерстон тоже не гнался за модой. Великие аристократы-виги косо на него посматривали и терпели лишь как неприятную неизбежность судьбы. Но лорд Пальмерстон был англичанином до мозга костей. Было в нем что-то, что с необычайной очевидностью выражало коренные признаки английской расы. Он был полной противоположностью принца. По странной случайности получилось так, что именно этому типичному англичанину пришлось вступить в тесный контакт с заморским чужеземцем. В результате различия, которые в более удачных обстоятельствах могли бы сгладиться и исчезнуть, вместо этого проявились с болезненной остротой. Самые тайные силы души Альберта бросились на борьбу с врагом, и в последовавшем долгом и яростном конфликте казалось, что он сражается с самой Англией.

Вся жизнь Пальмерстона прошла в правительстве. В двадцать два он стал министром; в двадцать пять ему предложили пост министра финансов, от которого он с неожиданным для него благоразумием отказался. Свою первую должность он занимал бессменно двадцать один год. Когда к власти пришел лорд Грей, Пальмерстон получил пост министра иностранных дел, на котором пробыл два срока, в общей сложности еще двадцать один год. За это время его репутация в обществе неизменно росла, и когда в 1846-году он стал министром иностранных дел в третий раз, его положение в стране стало близким, если не равным, премьер-министру лорду Расселу. Он был высоким, крупным, веселым человеком шестидесяти двух лет, с широким лицом, подкрашенными бакенбардами и сардонически вытянутой верхней губой. Его частную жизнь едва ли можно было считать образцовой, но он успокоил общественное мнение, женившись уже в позднем возрасте на леди Купер, сестре лорда Мельбурна и одной из наиболее влиятельных покровительниц Вигов. Могущественный, опытный и чрезвычайно самоуверенный, он, естественно, почти не обращал внимания на Альберта. Да и с какой стати? Ах, принц интересуется иностранной политикой? Ну, тогда пусть он сам обращает внимание на него — на него, который был министром, когда Альберт еще под стол пешком ходил, который был избранным предводителем великой нации и который ни разу в жизни ни в чем не ошибался. Он вовсе не искал внимания принца — Боже упаси: для него Альберт был всего лишь молодым иностранцем, ничем особенно не выдающимся, чьим единственным достоинством было то, что ему случилось жениться на королеве Англии.