Ах, эта свадьба пела и плясала…
Чигирин, масленица, 1639 год от Р. Х
– Го-о-орько! – тонко и пронзительно, как бы не с переходом в ультразвук, завизжала солидная на вид тетка в парчовом кунтуше, вылупив от старания глаза.
«Видно, атаманская жена или мамаша, простому человеку такая одежка не по карману. Не говоря уж о том, что там этой парчи на попону хватило бы. И чего, спрашивается, так визжать?»
– Горько! – как из пушки выстрелил, коротко рявкнул басом полуторного, если не двойного объема казарлюга, дружбан Срачкороба Микита Пересериднипро. И тут же набулькал в только что опорожненную чарку горилки. Лицо и гладко выбритая голова, кроме оселедца, конечно, у него уже покрылись потом и блестели в ярком свете керосиновых ламп. Синий, с вышивкой кунтуш был расстегнут, но можно было не сомневаться, что «употребить» сегодня он еще очень много успеет.
«Каков поп, таков и приход. Ну и друзяки у него… хм… у меня, впрочем… друг моего друга…»
– Горко! – с заметным акцентом, как на плацу скомандовал, а не призвал целоваться, народный украинский герой шотландского происхождения Максим Кривонос. С совершенно уголовной рожей, свернутым набок носом и острым умным взглядом. Первый в мире генеральский мундир, введенный Хмельницким понятно по чьему совету, сидел на нем как влитой.
– Горко! – уже с другим, но не менее заметным акцентом, поддержал призыв вздорной бабы Рахим Ширин, родственник Срачкороба по материнской линии и весьма влиятельная фигура среди оставшихся в Крыму татар. Горилку пить, чуть ли не в объемах, сравнимых с потреблением воды его лошадью, вероисповедание ему ничуть не мешало.
– Горько! – поднял чашу интриган Богдан.
– Горько-о!!! – раззявил пасть подлый предатель Срачкороб.
– Горько! – заорал еще один предатель, Васюринский.
– Горько! Горько! Горько!
Гости начали хором скандировать, Аркадию даже на миг показалось, что попал на стадион и публика требует «Шайбу!». Но… только на миг. Вокруг был сплошной семнадцатый век, и до появления ледовых дворцов ему дожить явно не судилось.
Он смирился с неизбежным и неловко повернулся к невесте («собственно, после бракосочетания в церкви она вроде бы уже жена?»). Та, зардевшись еще утром, с каждым часом алела все больше и больше (