— И пулемёты похватали, — поддержал я её, чтобы немного разрядить обстановку дурацкой шуткой.
— Славно бы они выглядели в доспехе бронегвардии и с пулемётами, — прыснула в кулак Готон.
Все остальные, видимо, представили себе чиновников в таком виде и рассмеялись.
— Завтра, — заметил, отсмеявшись Накадзо, — нам придётся очень много общаться с такими чиновниками.
— Значит, — сказал Ютаро, — сегодня можно считать тренировкой перед завтрашним визитом в императорский дворец.
Мы разошлись по комнатам, но по дороге меня перехватила Марина.
— Погоди, Пантелеймон, — произнесла она по-русски. — Я хотела сказать тебе, что рада твоему возвращению.
— Ты ведь хотела сама прикончить меня, — брякнул я, не подумав.
— Вот никак не могу понять, — задумчиво протянула она, словно подбирая полузабытые русские слова, — ты всегда был таким дурнем или стал им уже после того, как в Революцию подался?
— Ммммм..? — только и смог протянуть я, действительно, выглядя сейчас именно как дурень.
— Ты чего мычишь? — Казалось, Марина сейчас треснет меня кулаком в ухо. — Почему ты так реагируешь на мои слова? Я ведь, и правда, рада была увидеть тебя живым. Пока ты рот не открыл.
— Прости, Марина, — протянул я, тщательно подбирая каждое слово, — я, наверное, слишком привык, что ты хочешь прикончить меня. И никаких иных чувств ко мне не испытываешь.
— А ты, Пантелеймон? — спросила у меня Марина. — Какие чувства ты испытываешь ко мне?
Этот вопрос меня не просто поставил в тупик, он меня из колеи выбил. Я замер, как громом поражённый, глупо хлопая глазами. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая глухо ухающее сердце, шум крови в ушах и прочие признаки почти что юношеского волнения. А ведь я уже стоял в таком же состоянии перед ней, ещё в гимназии, убеждая себя, что признаться девушке в любви не так сложно. Всего три слова. Ну, и конечно букетик протянуть.
— Я как-то не думал о них, Марина, — ответил я. — Не до того было… Юримару, контрразведчики, тренировки, потом вовсе война грянула…
— А если сейчас подумать? — ехидно заметила Марина.
— Вот так — прямо сейчас, — вздохнул я. — Может, не стоит обсуждать такие вопросы посреди коридора.
— Предлагаешь отправиться к тебе в комнату, — совершенно без вопросительных интонаций произнесла Марина. — Идём, только на перспективу закончить вечер в постели со мной и не надейся.
— И в мыслях не держал! — даже возмутился я. — Я ведь…
— Прекрати, Пантелеймон, — остановила меня она. — Наверное, я слишком огрубела за эти годы, юмор у меня стал казарменным.
— Никогда бы не подумал, — усмехнулся я, — что утончённая Марина Киришкина, кто лучше всех танцует вальс в гимназии, за которой кавалеры выстраиваются в очередь на танец и устраивают кулачные бои…