— Как идёт работа? — спросил я у главного техника, которым был один из бывших декораторов мастера Тонга.
— Идёт, — пожал плечами тот, проводя ладонью по лбу. При этом он не потрудился стереть машинное масло, так что на лице его образовался длинный грязно-чёрный мазок, один из многих. — С линзами надо возиться, а то вы ни в кого не попадёте с такими трещинами. Но калибровщика «Иссэкигана» нет пока, он с другими доспехами возится. И мне это не нравится.
— Почему? — поинтересовался я.
— Слишком уж долго, — тяжко вздохнул техник. — Да и слежу я за ним всё это время. Он руками машет, ругается на помощников. Значит, плохо дело с доспехом Сатоми-дзюнъи.
— И с моим, наверное, дела не лучше, — кивнул я, делая за него неутешительный вывод.
— Да вы присаживайтесь, Руднев-сан, — махнул рукой техник. — Это бодяга надолго растянется.
Наверное, ещё месяц назад я не понял бы слова, которое я перевёл для себя, как «бодяга». Меня ведь не учили подобным жаргонизмам в детстве, да и в театре их было не услышать даже от декораторов. А здесь, в ангарах и мастерских, вся камерность быстро слетела с нас — общались все больше по-военному, и только присутствие девушек останавливало техников и пилотов от крепких слов.
Техник подтолкнул ко мне ногой пустой ящик из-под боеприпасов. Я сел на него, откинувшись на ногу «Коммуниста», расслабив ноющую спину. В последние дни я чувствовал себя старым и разбитым. Спать приходилось урывками, часто по принципу «где упал, там и кровать», есть бог знает что, кидая раз за разом рис, сушёную рыбу и овощи в себя, как в топку, о чём-то ином, кроме еды и отдыха, думать просто не было времени.
— Сколько ж ещё эта проклятая война идти будет-то? — протянул техник, вытирая ладони ветошкой. — Этак нам не вытянуть будет, как вы считаете, Руднев-сан?
— Вытянем, — ответил я, наслаждаясь блаженством расслабленной спины. — Куда нам деваться? Лично мне умирать как-то не с руки, хотелось, чтоб меня на родной земле похоронили.
— А по мне так всё едино, в какой земле лежать, — пожал плечами техник, удовлетворившись чистотой ладоней и спрятав ветошку в карман комбинезона. — О, калибровщик освободился. К нам идёт, ругается.
— Тащи скорее эту стремянку, будь она проклята! — торопил помощника калибровщик. Он был достаточно высок для японца, одет в офицерскую форму без знаков различия, носил на носу очки, а на поясе пистолет и длинный меч. — Ваша машина? — спросил он у меня.
— Именно, — кивнул я, поднимаясь и ногой отталкивая ящик подальше, чтобы калибровщику не мешал. — У меня было попадание из противомехового ружья очень близко к приборам наблюдения.