Девочка из книги отзывов (Свободин) - страница 2

В начале две истории. Первая похожа на расследование, вторая — наброски о чувствах, переполнявших собеседника. Как поймет читатель, герои выбраны не случайно, они — как бы два полюса. Один напоминает жизнь, другой — человек зрелый на пятом десятке, интеллигент в высшем значении этого слова.

Обычно, когда мы размышляем о взаимоотношениях человека с искусством, мы склонны выделить какую-либо часть последнего. В одном случае это будет живопись, в другом — музыка, в третьем — балет или еще что-нибудь… Наша цель посмотреть на человека не только в то время, когда он общается с искусством, но еще и выяснить, как реагирует он на зримый и слышимый мир, понять, как и насколько воспринимает его как мир красоты. Такое восприятие дано человеку от рождения и, очевидно, чем больше человек осознает эту свою родовую особенность, тем больше он человек. Но как он осознает это в потоке своей повседневности?

Прежде чем говорить о законах того или иного искусства и для того, чтобы говорить о них, необходимо понять индивидуальную настроенность человека на цвет и звук, на мелодию и форму. Прежде чем изучить сольную партию флейты в симфонии Моцарта, надо обратить внимание, как слушает человек посвист птицы; раньше, чем заняться лирикой Тютчева, хорошо узнать, любит ли человек народные поговорки, а до попытки понять, в чем прелесть штриха Пикассо, очень важно узнать, любит ли человек детские рисунки.

Все взаимосвязано в эстетическом самосознании!

Посмотреть на человека не как на какой-то объект «эстетического воспитания», а просто застать его в потоке жизни — смысл этих историй. Ведь, так или иначе, в наш быт входит эстетическое, должно входить — люди не рождаются глухими к красоте мира, хотя глухие к ней и встречаются. Одним словом, эти очерки преследуют ту же цель, что кардиограмма у медиков. Прослушать сердце, получить его «кривую», не нарушая естественных условий его бытия. Пусть это будет кардиограмма эстетической восприимчивости.

На художественных выставках можно заметить людей, которые не только смотрят картины, но и читают записи в книгах отзывов. Есть посетители — они когда-то казались мне странными, — которые сразу усаживаются за эти книги, даже ждут очереди, если книга занята. Маленький круглый столик обрастает людьми. Заглядывают друг другу через плечо, одобрительно кивают, усмехаются вроде бы про себя. Им неудобно, они чуть смущаются — на выставке полагается быть возле картин… И даже когда человек решился сделать запись, он не может отделаться от чувства неловкости. Все смотрят. По крайней мере, ему так кажется, что все на него смотрят. Но не писать нельзя. Так же, как нельзя не читать! Что бы ни говорил человек, что вот, мол, ему эта картина нравится, а там думайте как хотите, в душе каждый испытывает потребность в единомышленниках. Потому что нет более тоскливой позиции для человека, чем позиция одиночества, пусть даже не простого, а гордого. «…При всяком живом восприятия искусства человеку всегда хочется, чтобы другие, и как можно больше людей, испытывали бы то же чувство, и неприятно, мучительно даже, если он видит, что другие люди не чувствуют того, что и он», — заметил Лев Толстой.