По мне, пусть ревнует, я желал только его булочек. Но чуточку мне ее слова польстили, ведь женщина меня совсем не знала и свое предостережение высказала по одному внешнему впечатлению.
Однако я очень скоро понял, что булочник ревнует невзирая на лица. Любой мужчина, оказавшийся рядом с его женой, вызывал его подозрение, и он не давал себе труда скрывать это.
Большого смысла в его ревности не было, ибо булочница, хоть и вполне миловидная, целиком отдавалась продаже булочек. Как муж ее слыл мастером своего ремесла, так она была мастерицей своего. Она знала, кто берет бледные булочки, а кто любит поджаристые, она резала хлебы так, что доли его действительно были половинками, большую часть покупателей она знала по именам, она благодарила и здоровалась, для детей и стариков находила особое словечко, а кто болел, тому позволялось быстренько сказать, что теперь он чувствует себя лучше.
Сколь высокого класса она была мастерицей, ясно было из поступков ее покупателей. Они сами следили, чтобы она могла работать бесперебойно, для чего во всех своих действиях подлаживались под ее действия. Деньги, сколько было нужно, все держали наготове, взрослые помогали детям, а молодые женщины следили, чтобы щетинистые дедушки и глухие бабушки не задерживали движения.
Опытные же покупатели посвящали во все тонкости новичков, как, например, фрау Лёрке меня:
— Если хотите регулярно получать булочки, так покупайте регулярно пирожные. На булочках Швинт ничего не зарабатывает, а пирожные у него так себе. Но если вы не станете их покупать, так скоро почувствуете. Не все булочки Швинта как одна, и те, которые не удались, получите вы. Или окажется, что вы опоздали, и придется вам брать хлебцы. Но если вы покупаете пирожные, фрау Швинт пошарит за горой хлебцев, где у нее отложены для покупателей пирожные. Как вас зовут, вы можете сказать, когда Швинт будет в лавке. Лучше всего, если вы скажете это ему, тогда он не подумает, что вы хотите чего-то от его жены. Если Швинт так подумает, хорошего будет мало. А как вас зовут?
— Меня зовут Фарсман, — сказал я и подумал: ради того, чтобы получить удовольствие за завтраком, все это, пожалуй, слишком накладно, а иной раз звучит едва ли не угрожающе. И еще я подумал: жизнь — сложнейшая система, и не только вся в целом, но и во всех ее частях.
Люблю размышлять на подобные темы; мне это доставляет все больше удовольствия, особенно с тех пор, как я живу один. И люди стали теперь больше возбуждать мое любопытство, что, вообще-то говоря, удивительно — после развода я о людях вообще слышать не желал. Но теперь я с участием наблюдал за тем, как равномерно и непрерывно течет очередь постоянных покупателей Швинта мимо расторопной булочницы, и получал истинное удовольствие, наблюдая, как проворно совершается обмен между ею и покупателями. Я наблюдал за фрау Швинт и слушал ее с наслаждением чисто технического толка, но когда в теплом облаке булочного аромата в лавку вошел булочник, внося свежие изделия, я все-таки осторожности ради перевел взгляд на слоеные пирожные и рогалики. Недаром же фрау Лёрке меня предостерегала.