— Тебе виднее, Чупа, — задумчиво протянул Гарик.
— Пусть живет, пока…
— А с деньгами что делать?
— Сто положи в воровской общак. Из них можешь взять штук пять и закатить банкет в дорогом кабаке. Пусть мальчики повеселятся вдоволь.
— Может, лучше погулять в нашем кабаке?
— Неплохая мысль. Гуляйте в нашем. Старшим раздай по двушке, остальным по штуке. Другую половину денег отвези в депозитарий и положи на мое имя.
— Я все понял. Ты сейчас куда едешь?
— К Юльке. Дай водителю адрес клиники.
— Добро. Только пусть Толик и Славик будут с тобой.
— Пусть будут, — безразлично ответила я.
— А я распределю деньги и зашлю нашего человека к Шаху, для того чтобы договориться о встрече.
— Валяй, — улыбнулась я и хлопнула дверью.
Увидев Юльку, я с облегчением вздохнула. Она сидела на кровати с загипсованной ногой, тугой повязкой на теле и что-то рисовала.
— Привет! Ты что это расселась? Тебе кто разрешил? Ну-ка, быстро ложись!
Юлька улыбнулась и застенчиво сказала:
— А я подолгу и не сижу. Всего десять минут, а то голова начинает сильно болеть, хоть криком кричи.
— Болит потому, что тебе надо лежать.
Я забрала у Юльки альбом и силой ее уложила. Затем посмотрела на рисунок и тут же вспомнила о том, что говорил Гарик. На рисунке было изображено сердце, которое сжимала изящная женская ручка.
— Юлька, ну что у тебя за рисунки такие идиотские!
— Ничего и не идиотские, — обиделась она.
— Нет чтобы пейзажи рисовать, натюрморты.
— Это — для обычных художников, которые видят этот мир в розовых красках. Представляю, как муторно рисовать натюрморт, — сдохнуть можно!
— А гробы и кровь рисовать не муторно?!
— Это мои мысли. Я рисую то, о чем думаю.
— Мне очень жаль, что тебя посещают такие страшные мысли. А почему ты постоянно рисуешь одно и то же?
— Мне хочется сделать это сердце еще более несчастным, чтобы любому было понятно, как ему больно. Я хочу, чтобы человек, глядя на рисунок, прочувствовал эту боль…
— Сердцу не может быть больно, оно же неживое.
— Как это — неживое?
— Вернее, живое, но оно неотделимо от человеческого организма. Оно умирает сразу — как только его вытаскивают из груди.
— Так-то оно так, но дело в том, что мое сердце, нарисованное на этом рисунке, не умерло, а по-прежнему бьется. Оно не хочет умирать и борется за жизнь. Ты только посмотри, как оно пульсирует, как вздулись все вены!
— Да ну тебя, Юлька, просто ты какая-то странная стала после этой аварии. Раньше ты никогда даже карандаш в руках не держала.
— Мне нравится то, что я делаю…
— Бог с тобой, нравится так нравится, только меня не загружай этой ерундой. Тебе Гарик рассказал, что Бульдог пропал?