Там прочитали следующее заявление:
«Я покончил самоубийством вследствие полного пресыщения жизнью. Прошу в моей смерти никого не винить, а всех тех, кого я в жизни обидел, прошу меня простить. Роман Егорович Рогов».
Шлюпку, брошенную беглецом, нашли рыбаки только на следующий день. В ней, как известно, находились одежда Рогова, несколько вещиц и в кармане — бумажник с его паспортом.
Казалось бы, и делу конец. Но, когда привезли из Швейцарии Смирнина, который на первом же допросе все чистосердечно рассказал, судебный следователь сделал распоряжение о розыске и личном задержании Романа Рогова. На что полиция немедленно донесла ему о самоубийстве такового, утопившегося тогда-то, невдалеке от речного яхт-клуба.
Судебному следователю, разумеется, потребовалось лично проверить это. Был вызван яличник, а затем и служащие в том ресторане, где пировал Рогов перед отъездом на лодке. Сведения, добытые от всех этих свидетелей, привели судебного следователя к заключению, что самоубийство было только разыграно, никогда Роговым не совершалось и что он теперь скрывается где-нибудь под чужим именем.
Однажды к следователю явился помощник начальника сыскного отделения с рассказом о том, что венской полицией задержан русский, выдававший себя там за Адриянова, но переехавший границу с варшавским паспортом Барташева.
— Что же вы полагаете? — спросил, еще не догадываясь, следователь.
— Этот гусь, — стал разъяснять помощник начальника сыскной полиции, — выдавал себя в Варшаве за профессора Койкина. Оказалось, что профессор Койкин познакомился с Адрияновым в пути из Петербурга в Варшаву и этот переезд начался вечером того дня, когда Рогов разыграл комедию самоубийства.
— Соберите по этому делу самые подробные данные, — распорядился судебный следователь. — Сразу, разумеется, вполне уверенно утверждать ничего нельзя, но почем знать? Вы, может быть, попали на след.
Первые присланные из Вены фотографии не удовлетворили желаний и надежд полиции в Петербурге. На справки о профессоре Койкине ушло немало времени, в течение которого, впрочем, Рогов успел обрасти волосами.
Никакого профессора Койкина не нашлось, а все те Койкины, которые в действительности существовали, оказывались вполне честными и уважаемыми гражданами.
Венская полиция тоже не упускала ничего, могущего послужить в пользу разъяснения истины, и по распоряжению тамошнего директора, сразу догадавшегося, что задержанный у них русский прибегнул к возможному изменению своей физиономии, с него были сняты вторичные фотографии. Едва их получили в Петербурге, один из агентов сыскной полиции, под наблюдением которого находилась самая большая гостиница столицы, радостно воскликнул: