Зрело обсудив и взвесив все шансы, опытный криминалист вытребовал однажды к допросу Рогова и сказал ему:
— Чтобы ваше сознание было полным, чтобы и на душе у вас не оставалось никакого затаенного преступления, да, наконец, и с целью вызвать к вам снисхождение присяжных заседателей, я хочу дать вам один благой совет.
— Что же, господин следователь, теперь, когда у нас с вами секретов уже более нет, — добродушно ответил ему арестованный, — вы, может быть, и в самом деле меня добру научите!
— Научу. Вам следует рассказать чистосердечно всю историю с векселем Лагорина.
Рогов совершенно упустил из памяти это дело, а потому чрезвычайно удивился. Но его растерянное молчание только укрепило судебного следователя в первоначальной догадке.
— У меня есть неопровержимые доказательства того, что Мустафетов пожелал уничтожить во мнении близкой ему особы влюбленного в нее молодого человека, — продолжал он. — Он открылся, конечно, прежде всего вам, как своему лучшему другу, в том, что на пути у него стоял некий Лагорин.
— Врет он! Ничего не открылся!..
— Позвольте, Рогов, не перебивайте меня и выслушайте до конца! Вы составили подложный вексель от имени графа Козел-Горского на имя этого самого Лагорина и через посредство ростовщика Герасима Онуфриева засадили ни в чем не повинного человека в тюрьму.
— Это говорил Мустафетов?
— А если бы он сказал это, то чем могли бы вы опровергнуть его показания?
— Да я никакого Онуфриева не знаю! Мустафетов впутывает меня еще в новую кашу! — вырвалось у Рогова. — Сам он говорил мне, что Лагорин — сыщик и много нашего брата губит с целью отличиться, выдвинуться на поприще сыскного дела. Ну, а уж сыщики для нас одна помеха.
— В таком случае вот что я предложу вам, Рогов, — сказал следователь. — Садитесь и пишите подробно, как происходило дело.
— Да мне-то что же? Не ожидал я только от Назарыча, чтобы он меня задарма во всякую дрянь путал! — проговорил Рогов. — Мне бы поскорей на поселение, чем тут в одиночке сохнуть, а он только дело тормозит. Пусть не прогневается: я всю правду выложу!
— От вас только этого и требуют, — отозвался судебный следователь.
И действительно, Рогов расписал все до мельчайших подробностей. Впрочем, Мустафетов и без того был достаточно уличен, и требовались только сведения о происхождении самого документа.
Приближался час полной расплаты для всех этих людей, совершивших столько злодеяний. Для Назара Назаровича самое страшное наказание заключалось не только в том строгом заключении под стражей в одиночной камере; его ужасало еще кое-что другое, и он продолжал нагло бороться против всяких улик, твердо решившись не поддаваться малодушию и отрицать все до конца. Он сказал судебному следователю: