Ольга Николаевна сперва как будто растерялась, но со свойственной ей находчивостью вышла из несколько затруднительного положения, смело ответив на замечание Мустафетова:
— Так что ж тут особенного? Я и с вами, кажется, вдвоем катаюсь.
— А вы знаете, что у этого господина Лагорина копейки нет за душой? Он — нищий и для какой-нибудь одной прогулки с вами в наемном экипаже вынужден вымаливать с унижениями и чуть не на коленах двадцать пять рублей.
Ольга Николаевна помолчала, пристально поглядела на собеседника и, подумав с полминуты, сказала:
— Тороватого от богатого вообще трудно отличить в наше время всяких фальсификаций.
— Это что же? Намек? — Назар Назарович встал, выпрямился и торжественным тоном заявил: — Слава Богу, мое материальное положение достаточно обеспечено. Я мог бы, при вашем согласии, доставить вам жизнь, полную радостей, привольную, свободную и веселую, то есть именно такую, какой вы ищете и хотите.
— Почему ж вы не укажете мне определеннее, чем именно обеспечивается ваше материальное благосостояние? — спросила она вдруг с отчаянной решимостью.
— Наличными суммами! — ответил он с достоинством, даже глазом не моргнув от своего нахальства. — Я сейчас же мог бы удовлетворить ваше любопытство и показать вам итог всех своих капиталов; но я обожду еще одну неделю.
— Почему же еще одну неделю?
— Авось какой-нибудь случай или ваша собственная проницательная наблюдательность помогут вам узнать, кто и что такое господин Лагорин, любящий рассказывать о других пикантные истории. Я не имею его привычки клеветать заглазно, но у меня есть значительные основания предполагать, что свою фальшивую игру он не замедлит обнаружить пред вами.
— Что ж, подождем… Неделя не Бог знает сколько времени.
— А теперь, — предложил Мустафетов, стараясь перейти на более веселый тон, — продолжим пока наши добрые, дружеские отношения, будто между нами ничего не произошло. Для начала пожалуйте мне вашу красивую, холеную ручку.
Казалось, Молотова и сама была рада, что он сумел придать резкому разговору более удобный оборот. Она предоставила в его распоряжение свою правую руку и не сопротивлялась даже тогда, когда он, усевшись с нею рядом, перевел свои поцелуи с руки на ее шею. Отогнув только голову в сторону, она слегка ежилась, смеялась и говорила:
— Мне щекотно… Ваши усы…
Оба тогда засмеялись, а общий смех окончательно примирил их.
— Дайте мне чаю, — попросила она, — или еще лучше вот что: прикажите подать мне чего-нибудь пить. Пошлите за фруктовой водой.
— У меня и дома найдется: я ведь ваш вкус знаю, — произнес Мустафетов и вышел распорядиться, а потом, приняв заказанное от слуги, сам налил ей стакан.