— А чистый листочек с его бланком я должен вам доставить? — спросил старик.
— Да, на очень короткое время. Я верну его вам с заполненным текстом, и вы уведомите графа Козел-Горского о поступлении в вашу собственность, — по передаточной бланковой надписи господина Лагорина, его векселя по предъявлении на четыреста рублей.
— Сильно задумано! — сказал Герасим Онуфриевич и хихикнул, будто его щекотнули.
Он дрожал, точно в спазме сладострастия, при чудовищной мысли о страшном злодеянии, хотя оно совершалось против совсем не ведомого ему и ни в чем пред ним не повинного молодого человека. Но иссохший в ненасытной жажде золота скупердяй старик ненавидел всем своим существом молодежь, потому что страстно завидовал ей. Мстил же он всем, кто когда-либо имел в нем нужду и брал у него деньги, чтобы жить и веселиться, так как самому ему ничего в мире не надо было, кроме сухой корки, при его жадности все загребать лапами и запирать под замки.
— Да, да, — бормотал он со злобою, — мы с вами дельце оборудуем, а граф Козел-Горский, я полагаю, здорово возмутится, что на него векселя по четыреста рублей в оборот по городу пускают. Он, конечно, сейчас же отопрется: «Знать не знаю, ведать не ведаю!» Ну, а мы с вами тогда, Назар Назарович…
Но Мустафетов перебил его:
— То есть не мы с вами, а вы один, Герасим Онуфриевич, отправитесь к прокурору.
— Ах, вот даже как! Я полагал, что юнец нам за фальшивый векселек в четыреста рублей подаст своих настоящих ровно настолько, за сколько киевское именьице его родителей с молотка могло бы пойти.
— В данном случае мне не именье слопать надо, а самого субъекта, — ответил Мустафетов. — Этот подлец стоит мне на дороге! Не драться же мне с ним на дуэли! Он запустил в меня комом грязи, так я же его теперь всего вымажу, да еще так, что ему в жизни не отмыться.
— Дуэли глупости! — подтвердил скряга. — Убивают тело одни только дураки; врагам надо мстить, убивая их душу, а тело подвергая мучениям. Хе-хе-хе…
— Все это прекрасно, Герасим Онуфриевич. Но сколько вы возьмете с меня за такое удовольствие?
— С умного человека, да еще за такое дело, я дорого не спрошу, — прокаркал старик. — Тут дело мести, а не удовольствия и не прожигания жизни, к чему только и способна вся эту шушера, современная молодежь! Она таких людей, как я, Плюшкиным или Гарпагоном называет, ростовщиком, процентщиком ругает, потому что сама только пировать умеет. Я бы каждого из таких голубчиков на медленном огне, на жаровне с раскаленными угольями поджаривал да солью присыпал им раны. Им бы все наслаждаться, лакомиться, сластолюбствовать.