Каждый месяц Марта заказывала себе новые платья. Принесут ей из магазинов целые вороха материй, она и выберет, что ей понравится, а по счетам камердинер Михаил Иванович расплачивается. Также француженке модистке за фасон, за шляпы, цветы, ленты, за все это отец ее платит. Как только надоела вещь, Марта бросает ее, часто даже ни разу не надевши, и покупает другую. Своим горничным и мадемуазель Лекаж она дарит платья, которые Полинька за счастье почла бы на себя надеть.
Хорошо быть богатой!
Занятая думами и работой, девушка не замечала, как летело время.
Капитан Ожогин, совершив свою обычную прогулку до Невского и назад пешком, вернулся домой. Дойдя до своего дома, он, по обыкновению, постучался палкой в окно дочери. Это значило, что пора подавать обед, и, услышав этот стук, Полинька всегда хлопала в ладоши и заявляла прибегавшей на ее зов девчонке, что папенька вернулся и сейчас кушать спросит. Но сегодня она не шелохнулась, услыхав стук, только сдвинула еще больше брови и стиснула еще крепче губы.
Заискивать в людях, которые ей были нужны, она терпеть не могла, и предпочитала насиловать их волю холодной твердостью и упорством. До сих пор эта система давалась ей не только с отцом, но и со всеми, с кем сталкивала ее судьба.
По крылечку, выходившему на улицу, раздались шаги, дверь в прихожую растворилась, и громкий, повелительный голос хозяина пронесся по всему дому.
— Фомка, обедать! Высушен у тебя табак, постреленок? Смотри у меня! Если трубка по-намеднишнему будет раскуриваться, задам я тебе знатную порку. Где Филатка? Беги за ним. Барышня еще не уехала?
Ему ответили, что за барышней еще не приезжали. Вместо того чтобы подняться по лестнице к себе в мезонин, капитан направился в комнату дочери.
— Ба-ба-ба! Еще не одета? Что же это должно означать? — иронически протянул он, останавливаясь на пороге.
— Платье чиню, все разорвано, — ответила угрюмо Полинька, накидывая на голые плечи большой платок, и, не давая отцу опомниться, она прибавила, не поднимая на него взора: — Надо новое сделать. Пожалуйте мне денег, будьте так добры.
Лицо старика с седыми, взъерошенными бровями и жесткими усами, мгновенно все сморщилось, как печеное яблоко.
— Что такое? Денег? Давно ли я тебе десять рублей дал? — крикнул он. — Каждый день по десяти рублей тебе на тряпки отваливать? Не жирно ли будет, сударыня? Где это ты выучилась рублями-то швырять, а? Графиня-то не из щедрых была, капиталом тебя не наградила. Даже тряпья не оставила на память, материнское наследство треплешь, по вельможам-то своим таскаючись. Говорил я тебе, Пелагея, что такое знакомство не про нас и до добра тебя не доведет.