Когда-то до войны здесь был детский летний лагерь, затем он опустел и долго стоял заброшенным, потихоньку увядая, как увядает любая рукотворная территория без человека. Командование сочло бывший детский лагерь неплохим местом для размещения одного из ударных батальонов, ожидающих выринейцев, и солдаты, обустраиваясь, быстро привели в порядок все здания. Штаб расположился в бывшем домике администрации: то ли домик был построен крепче других, то ли просто стоял так удачно, но не воспользоваться этим было грешно, требовалось только подлатать крышу…
— А, хронический геро-ой пожаловал, — добродушно растягивая слово «герой», поприветствовал Заболотина командир батальона, подполковник Женич — невысокий седоусый старик, украинская кровь пополам с татарской, пять орденов где-то глубоко в сумке и острый, замечающий каждую мелочь взгляд чёрных, слегка раскосых глаз. Правда, сейчас он не оторвал глаз от бумаг и даже не взглянул на вошедшего. Видимо, ждали только капитана… или Женич просто угадал своим невероятным чутьём, кто вошёл. — Что-то давненько вы никаких подвигов не совершали, милый.
— Каюсь, ваше высокородие, — прищёлкнул каблуками Заболотин, невольно улыбаясь, и стянул с головы кепку. Даже не поднимая головы, подполковник лучился добродушием, как летнее солнце — теплом.
— Садитесь, — кивнул Женич, посасывая свою неизменную трубочку вишнёвого дерева.
Заболотин присел рядом с Борькой, вернее, рядом со штабс-капитаном Малуевым, рассеянно мнущим сигарету. Курить в помещении штаба запрещал Женич, утверждая, что «эти дымящие бумажки» весь запах его табака перебивают. Поэтому он попыхивал трубкой в гордом одиночестве, а остальные курящие либо сбегали с той или иной периодичностью за угол к младшим офицерам, либо молча страдали, как Борька. С Малуевым Заболотин сдружился ещё в последнем классе школы, а потом вновь столкнулся с ним «в офицерке», чему оба одноклассника оказались несказанно рады. Третья, самая неожиданная, их встреча произошла уже здесь, на фронте, когда Борину роту тоже включили в состав батальона Женича.
— Опять в кепке пожаловал? — вдруг строго произнёс подполковник. Как Женич разглядел кепку сквозь стол, оставалось загадкой. Многие говорили, что Женич видит сквозь предметы. А может, по тому, что Заболотин и куртку не сменил, догадался, но так думать скучно.
Заболотин смял головной убор в руке, вздохнул, но ничего не сказал.
— Не по уставу это, милый мой, нехорошо, — покачал головой Женич, хорошо зная тщетность своих попыток отучить Заболотина надевать «вне боевых выходов» вместо фуражки зелёную солдатскую кепку. Капитан был упрям, как стадо горных козлов, и принципиален, как самурай. Если в бою можно — то почему в остальное время нельзя? Ну чем это может уронить офицерскую честь? В уставе ведь сказано «во время боевых действий» — а сейчас что, мир, что ли?