Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах (Любарский, Желудков) - страница 34

Решение теоретически ложно, но оно сопровождается решением практически трудиться в осуществлении достойной жизни здесь, во времени. Трудиться — даже и без надежды на вечность. И это практическое решение вызывает восхищение. Ведь вот так «без документов», бескорыстно «возделывать свой виноградник» — это и значит на деле зарабатывать право на Вечность.

Возвращаясь к «теории», я должен признаться, что Ваше соображение о необходимости уж если изучать, то изучать не только Христианство, но и другие религии, — соображение это привело меня в некоторое замешательство. А ведь и я не изучал других религий — почему же отдал предпочтение Христианству? Только потому, что это первая религия, которую я узнал, религия родного народа?… Проверяя себя, я нахожу, что нет — не только это. В Христианстве мне открылось такое переживание идеи Святого Бога, которое представляется мне оптимальным. Это — абсолютно; выше этого, драгоценнее этого ничего уже быть не может, таково моё ощущение. Поэтому меня как-то не интересуют другие религии. По пословице — от добра добра не ищут. Но я говорил уже, что все религии истинны в том, что у них есть общего с Христианством — в идее Святого Бога.

Особенная же оптимальность, а следовательно и истинность Христианства — в идее Божественной человечности. Для Вас, гуманиста, это может представить особенный интерес. Вот, позвольте, может быть, Вы не читали или забыли — я приведу здесь случайно сохранившуюся у меня маленькую выписку из одной книги уже названного в этих письмах христианского Философа. «…Мое религиозно-философское миросозерцание может быть, конечно, истолковано, как углубленный гуманизм, как утверждение предвечной человечности в Боге. Человечность присуща Второй Ипостаси Святыя Троицы, в этом реальное зерно догмата. Человек есть существо метафизическое. Этого моего убеждения не может пошатнуть низость эмпирического человека. Мне свойствен пафос человечности. Хотя я убежден и убеждаюсь всё более и более, что человеку мало свойственна человечность. Я теперь часто повторяю: „Бог человечен, человек же бесчеловечен“. Вера в человека, в человечность, есть вера в Бога, и она не требует иллюзий относительно человека»… А в христианском Символе веры — художественный образ: Христос, Вечный Человек на небесном престоле восседает одесную Бога, Отца.

Термин «анонимные христиане» не я придумал, он обозначает феномен великого, священного значения. Конечно, называть так кого-либо можно только в третьем лице.


Продолжение следует.


С глубоким сочувствием.


10.8.74