Видите, о. Сергий, я ничего кроме исповедания веры Вам предложить не могу и надеюсь, что во многом она у нас общая. Я не экклезиолог. И не хочу углубляться в дефиниции о Церкви. Об этом куда лучше меня могут сказать такие люди, как о. Николай Афанасьев[8] и другие.
Вы очень хорошо и тонко написали о свободе, об искушениях христианина, об интеллектуальных и моральных трудностях на его пути. Добавить можно много или ничего. Повторю лишь, что «христианство воли» — признаю, но только с христианских же позиций и готов видеть в каждом «человеке доброй воли» брата, если не по вере, то брата в служении. Вспомните притчу о сыне, который сказал «не пойду», но пошел, и о другом, который на словах был готов всё сделать, а сам не двинул пальцем. То, что Ганди был человеком молитвы, роднит меня с ним, но я не буду обманывать себя и индуиста, говоря, что мы ничем не отличаемся по вере. Для него Христос — одно из воплощений Бога, а для Швейцера — простой учитель морали. Если я соглашусь с ними, я потеряю право называть себя христианином. Слова всё-таки не столь уж пустая вещь. Если атеист совершает подвиг — я восхищаюсь им и верю, что он, не ведая Христа, служит Ему. Я даже могу сказать ему это, но только в плане исповедания своей веры.
***
Я вполне поддерживаю Вашего достойного корреспондента, который призывает нас жить и трудиться на благо людей, придерживаясь каждый собственных взглядов. Прав он и в том, что у людей «доброй воли» всегда найдется общее. Недаром католики и коммунисты шли в Сопротивлении рука об руку.
Конечно, его критика христианства вызывает у меня ряд возражений. И я мог бы сказать ему многое. Однако боюсь, что он воспримет это как навязчивость и пропаганду. А мне бы этого не хотелось. Я знаю, что Господь видит каждую душу и внутренний путь каждой личности очень своеобразен. Если вера не даётся в опыте, говорить о ней можно лишь как о феномене. Не думаю, что атеизм имеет нечто подобное, ибо он — нигилистичен по существу.
1. Кронид Аркадьевич говорит, что мир определяется законами, и в этом его суть, и ведёт он себя так, как будто бы нет Бога. Но для меня именно закономерности Вселенной и познаваемость мира есть свидетельство о космическом Разуме, о Творце. Конечно, люди нередко изображали Его в виде «Повелителя» на манер земного деспота. Но это ведь только «идол» или наглядное пособие для дикарей (которые и поныне не перевелись). Опыт и теология единодушно говорят о полной непроницаемости, инакости Божества (для этого в Ветхом Завете даже есть особый термин «святость» — не смешивать с моральной категорией). Бог даётся нам только тогда, когда Он Сам открывается интуиции, разуму — сознанию. И здесь Он всё же умалён, «учение» о Нем построено на антиномиях и парадоксах, потому что Его нельзя втиснуть в утлый мир нашей логики и разума (утлый — в сравнении с Ним).