— Убери собаку, — наконец захрипел диверсант, пытаясь руками оторвать ее от себя. Но хватка у Ингуса была мертвой.
— А Ингусу разве не больно? — хотелось мне сказать диверсанту, но я сдержался. Зачем сводить счеты? Нужно освободить лазутчика от овчарки, иначе этот поединок печально закончится для него.
— Ингус, ко мне! — овчарка медленно разжала зубы, словно сожалея, что ей не дали расправиться с диверсантом, и подошла ко мне, злобно посматривая на здоровенного детину и облизывая раненый бок.
Связав нарушителя, я снял нательную рубашку, разорвал ее и перевязал овчарку.
— Отдохнем, дружок, — ласково потрепал Ингуса, — поработали хорошо. И понесем его, — кивнул я на лазутчика, — идти он не может.
Овчарка вышла из строя. Простреленные бока заживали медленно, и я беспокоился: все ли обойдется благополучно? Похудевшая собака почти не поднималась. В золотистых глазах, обрамленных длинными ресницами, таились боль и тоска. Ингус смотрел на меня так, как будто извинялся: мол, прости, что болезнь затянулась, а так мне хочется снова с тобой шагать по дозорной тропе.
Начальник заставы не беспокоил меня, и я все время проводил около своего четвероногого друга.
Но как-то дежурный по заставе осторожно тронул меня за плечо:
— Срочно к командиру!..
— До свидания, дружок! — я погладил Ингуса, шепнул ему на ухо: — Не скучай, — вскочил, одернул гимнастерку, поправил на голове фуражку и пошел в канцелярию.
Офицер Усанов поднялся из-за стола, шагнул навстречу, коротко, но сильно сдавил мою ладонь и, словно извиняясь за неожиданный вызов, сказал:
— Понимаю ваше состояние, товарищ Карацупа, понимаю, — повторил он, — но дело требует, нужно идти на границу. Ночь будет тревожная...
— Есть! — ответил я и приложил руку к козырьку фуражки. — Разрешите идти?
— Минуточку, — Усанов отдернул серую занавеску над картой участка и показал то место, где мне предстояло провести ночь.
— Пойдете с напарником, — офицер подумал немного и добавил: — кого взять с собой, подумайте сами. Да, кстати, какая будет погода?
— Гроза. Ветер, — ответил я не задумываясь.
— Это почему же? — спросил офицер и посмотрел в окно: ярко светило солнце, и на небе — ни облачка.
— По стрижам и ласточкам видно — к дождю. Закат красный — к ветру.
— Ну, ну, — недоверчиво произнес Усанов, — ладно, посмотрим, экипируйтесь по погоде.
— Есть!
В небе еще мерцали звезды, когда мы вышли узкой тропой в обход валунов к речке. Еще не добрались до середины широкой долины, как в неподвижной тишине послышался словно глухой вздох и померк узкий серп луны. Пепельной тенью подернулись сопки. Потемнела вода. По кустам волной прошел ветер.