Потом поднял голову и увидел троих с автоматами. Хотел броситься к спасительным кустам, но за спиной увидел четвертого.
Один из них, высокий, в сапогах, начищенных до матового блеска, в кожаной немецкой куртке, подошел к телеге, взял часы, повертел, бросил обратно.
— Ну что, Яруга, шарашишь потихоньку?
— Я… — Голос Яруги сел, он никак не мог справиться с ним.
— Не дрожи, не дрожи, не тронем. Как там власть новая?
— Ничего пока…
— Не знает она о тебе, а?
— Не знает.
— Так вот, чтоб они ничего не узнали и дальше, ты мне поможешь.
Яруга молчал.
— Слышишь, сволочь?! — Бандит схватил Яругу за рубашку, дернул на себя. — Человеку нашему поможешь.
Яруга молчал.
— Он придет к тебе, скажет, что от меня. А по деревне слух пусти, что это красноармейцы грабят. Понял? И помни. Как они госпоставки соберут, сразу свистни. Я тебя теперь каждый вечер проверять буду.
Бричка, груженная узлами и сундуками, выехала из ворот усадьбы Тройского. Сам Тройский в городском костюме сидел на облучке, на вещах примостились жена и невестка. Крестьяне, вышедшие из домов, молча глядели вслед бричке.
На дорогу перед самыми мордами коней выскочил Волощук.
— Стой! Стой!
— Тпру-у! — натянул вожжи Тройский.
— Ты куда? — Волощук дышал тяжело.
— В город, к брату.
— Нельзя хозяйство бросать, понял? — крикнул Волощук. — Кто армию кормить будет?
— Какую армию? Червонную? — с придыханием спросил Тройский.
— Червону!
— Так пусть она сначала банду прогонит. Это они до меня шли. Понял, староста, до меня, а не до Капелюха. Я же тоже им харчей не дал. Уйди с дороги!
— Стой! — Волощук выдернул из-за пояса наган.
Тройский хлестнул коней, они рванули, оглобля задела не успевшего отскочить Волощука, и он упал, выронив наган, и бричка пронеслась мимо него.
Волощук прополз в пыли, дотянулся до оружия. Вскинул наган, потом опустил и долго сидел на дороге, беспомощный и слабый.
На базаре торговали всем. Он выплеснулся из огороженного рыночного пространства и заполнил близлежащие улицы. Здесь продавали немецкие, польские, румынские сигареты, папиросы самых разнообразных сортов, местный самогон — бимбер, самодельный, ядовитого цвета лимонад в грязноватых бутылках, конфеты. Продавалось за деньги и менялось на продукты все: часы, золотые украшения, серебряные портсигары, польские и немецкие мундиры, офицерские сапоги, костюмы и платья.
В центре, на дощатых рыночных прилавках, приезжие крестьяне торговали салом, битой птицей, окороками и овощами.
Над базаром висел непрекращающийся гул голосов.
Телега запоздавшего крестьянина с трудом пробиралась сквозь толпу к коновязи. Крестьянин спрыгнул с облучка, привязал лошадь, протянул сторожу шматок сала.