Достаю мобильник и набираю номер. Вряд ли кто-нибудь ответит.
— Клиника доктора Черчилля.
— Маура, это Кассель.
— Кассель, а я все гадала, когда ты позвонишь. Знаешь, я счастливее всех на свете: еду по дороге, музыка играет на полную громкость, в волосах ветер, а рядом в креслице лепечет сынишка.
— А куда направляешься? — Я улыбаюсь в трубку.
— Пока не знаю. Как доберемся — сразу пойму.
— Рад за тебя. Потому и звоню — сказать, как за тебя рад.
— А знаешь, чего мне все-таки не хватает?
Качаю головой, но вовремя спохватываюсь — она же меня не видит.
— Не знаю.
— Музыки. — Голос у Мауры становится тихим и нежным. — Музыка была такая чудесная, вот бы услышать опять. Но Филип забрал ее с собой.
Меня передергивает.
Вешаю трубку. Подходит озабоченная Даника.
— Пошли, иначе опоздаем.
Вид у меня, наверное, тот еще, потому что после секундной паузы она говорит:
— Если не хочешь, можешь не идти.
— Да нет, хочу.
Не совсем уверен, что действительно хочу, но Даника и Сэм ведь поддержали меня в самый трудный момент. Может, когда дружишь, не надо высчитывать, кто кому должен; может, дружба — это совсем другое. Пожалуй, попробую.
Одри жует яблоко, сидя на ступеньках факультета изобразительных искусств.
— Куда собрались? — Она улыбается мне, совсем как раньше.
Набираю в легкие побольше воздуха:
— На встречу клуба поддержки мастеров. Будем обсуждать их права.
— Да ты что? — Она вопросительно смотрит на Данику.
— А что? — пожимаю плечами. — Новые интересы.
— А мне с вами можно? — Она не встает; видимо, уверена, что я скажу «нет».
— Конечно пойдем, — радуется Даника, пока я перевариваю услышанное. Одри правда хочет пойти? — Клуб открыт для всех, так мы научимся лучше друг друга понимать.
— И кофе бесплатный, — вмешивается Сэм.
Одри выбрасывает огрызок в кусты.
— Тогда я с вами.
Встреча проходит в кабинете музыки, в роли консультанта — миссис Рамирес. В одном углу класса стоит фортепиано, в другом — барабаны; книжные шкафы завалены нотными сборниками, на нижней полке пристроились литавры и тарелки, а рядом с огромным, до пола, окном пыхтит кофеварка.
Рамирес сидит около фортепиано на крутящемся табурете, вокруг расположились ученики. Приносим еще четыре стула, все вежливо двигаются, освобождая место. Какая-то девчонка, стоя, обращается к собравшимся:
— Очень трудно остановить дискриминацию, если речь идет о чем-то противозаконном. Все же думают, что мастера — преступники. Ну, в смысле, само слово «мастер» это подразумевает. Так что если мы поработали над кем-то хотя бы раз, то сразу автоматически считаемся преступниками. И получается, преступники все — ведь как узнать о своих способностях, если ни разу не колдовал?