— Ладно, мне пора, — Марина Михайловна встала из-за стола и начала собирать свои бумаги. — Попробую тебе помочь. Вернее, сделаю все, что от меня зависит, — дело у тебя не самое заурядное. К тому же на контроле в Генпрокуратуре. Мама тебе сейчас поесть чего передаст, они с Катей меня в машине ждут.
— Хорошо. Привет им. До встречи, — я попрощался и ушел.
Тюремные менты отличаются какой-то особой узостью мышления. У них что ни густонаселенное здание — так обязательно «шанхай», а барак, стоящий отдельно от других, часто называют «хутором». Корпус, где сидел я, называли «титаником» — то ли из-за гигантских размеров, то ли потому, что все мы были обречены пойти ко дну…
Я вернулся в хату, перед тем пройдя 400 метров по запутанным, разделенным не одним десятком железных дверей, подземным коридорам, прилег на нары и закрыл глаза. Я оказался там, где всегда хотел оказаться…
Глава 40
Прав тот, у кого больше прав
Уже поздно совсем. От монитора начинают болеть глаза, но я продолжаю рассматривать твои фото. На них ты получаешься таким же красивым, как и в жизни, но не живым. В жизни ты совсем другой. Теплый комочек счастья… Такое странное ощущение… я чувствую себя на год младше… живу прошлой осенью… Мой трек-лист в плеере сменился на музыку, которую я слушала, когда мы познакомились, и теперь даже звуки, запахи, ощущения стали такими же, как тогда… Единственное, что меняется неустанно, — это то, что я с каждым днем все сильнее влюбляюсь в тебя. В твои нежные руки, смуглую кожу, в твою серьезность и вместе с тем милое ребячество… А еще… еще… Господи, как же мне тебя не хватает!!! Как будто перекрыли кислород, а жизнь поставили на паузу… Я ни за что тебя не оставлю. Ни за что не пущу все на самотек. Ты — самое дорогое, что у меня есть. Самое родное и близкое. И мне не страшны никакие ливни, грозы, ураганы, снега, если ты будешь рядом со мной. Чтобы я всегда могла уткнуться в твое теплое, родное плечо и почувствовать себя в безопасности… Я тебя очень прошу — не падай духом. Что бы ни было. Ты сильный. Я в тебя верю и верю тебе. Все мои стихи — только о тебе… и мысли… и сны… И даже в шуме дождя я слышу твой голос…
Из Катиного письма
Потянулась томительная и невыносимо длинная полоса бездейственных дней, одинаковых, как ксерокопии. Когда это случилось в первый раз, я знал, за что сижу, был в розыске шести спецслужб по всему миру, имел больше 20 тыс. потерпевших и сидел за то, что сделал. Сейчас же все больше напоминало кошмарный сон, который никак не уходит, сколько я себя ни щиплю.