В углу камеры, под умывальником, приятным теплом светился «уж» — спираль из нихромовой проволоки, подключенная к электропроводке.
— Пока его не загнали, — Комар перехватил направление моего взгляда, — мы три ночи не спали, в хате было так холодно, что сопли в носу замерзали. На улице, кстати, сколько?
— Ночью до минус тридцати, — «обрадовал» я своих сокамерников. — Как мне на «жилую» отписать? Восьмое марта на носу — сказать, чтобы девок моих поздравили. Я впервые в изоляторе…
— А не надо писать, — сказал какой-то парень, — до твоего отряда рукой подать, лучше откричи «по громкой».
— Хата на скольких рассчитана?
— На четверых…
— Я шестой. Как спать-то будем? На этих нарах вряд ли все поместимся.
— На полу.
— Пол-то бетонный… — я весь съежился от предвкушения неминуемого знакомства с холодным полом.
— Ну извини, не курорт, — один из парней развел руками.
— И воздуха совсем нет, — я посмотрел на наглухо закрытое окно.
— Холодно — на десять минут в день открываем.
— А прогулки?
— Размечтался. Ты сигарет привез, кстати?
— Нет. Меня не из отряда «закрывали», а сразу в «отстойник» увели.
Не успел собраться. А сам не курю, завязал.
Курение — это не привычка, а рабская зависимость, и в ШИЗО это проявляется сильнее всего. В поисках остатков табака потрошатся окурки, выворачиваются карманы, разрезаются стельки (в которые часто зашивают чай и табак) и вытряхиваются ботинки. Сигареты раскатываются алюминиевой кружкой в тонкие полоски и прячутся всюду, куда только можно. Или упаковываются в фольгу, запаиваются в несколько слоев целлофана и завозятся под крышу в собственной заднице. Называется это «торпедами».
По Солженицыну, ШИЗО должен быть: а) холодным, б) сырым, в) темным, г) голодным. С первыми тремя так и есть, а вот откровением для меня стало то, что в изоляторе кормят намного лучше, чем в жилой зоне: порции в два раза больше и я наконец-то увидел в пайке мясо. Правда, чай и кисель наливают в одну на всех миску — кружек нет.
— Серый, сечку будешь? — спросил у меня стокилограммовый Комар, на лице которого явственно читалось желание съесть и мою порцию.
— А сечку жрите, мусора, сами… — нараспев ответил я строчкой из песни Круга.
— Я серьезно.
— Нет, не буду.
Сечку я, конечно, попробовал. Принципиально не ел ее в СИЗО, но в «киче» попробовал. Чтобы, так сказать, испытать на себе все тяготы тюремной жизни. Редкая гадость, скажу тебе. Прав был Мишка Круг.
В изоляторе всегда горит свет, закрыты окна и нет часов, так что смены дня и ночи просто не замечаешь. Ночью мы стараемся спать на жестких деревянных нарах (в тесноте, да не в обиде), а днем приходится на полу. С непривычки ужасно болят бока. Среднесуточная температура — не выше плюс десяти, и это с учетом нашего «ужа». От холода постоянно клонит в сон. Время тянется так медленно, как водка, когда ее только-только достал из морозильника и разливаешь по рюмкам. Заняться решительно нечем: ешь да спишь.