— Как выглядел Длинный? Как?
— Долговязый, господин полковник, — подал голос Клещов.
Ясновский оторопело смотрел на них, на набухшую кровью повязку на пальце Дулепова и не мог взять в толк, о чем они спрашивают. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», кошмарный сон, беснующийся шеф и какой-то там Длинный — все смешалось в замутившемся сознании ротмистра.
— Скотина! В последний раз спрашиваю: как выглядел Длинный из аптеки Чжао? — не стесняясь в выражениях, кричал Дулепов.
— Долговязый, — поправил Клещов.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» — силился понять Ясновский и растерянно бормотал:
— Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? Какой Длинный?
— Идиот! Болван! Мозги пропил! — продолжал бушевать Дулепов.
— Тот, что у Чжао болтал с тобой про болячку Люшкова, — дал подсказку Клещов.
«Аптека? Долговязый? Неужели? Так это он?» — Ясновского пронзила догадка. — Боже мой, ты же нос к носу столкнулся с тем, кого Модест засек на явке с Гномом. Не может быть? Может! Сходство поразительное. Как две капли воды похож на советского агента Долговязого.
— Он! Точно он, господин полковник! — наконец дошло до Ясновского.
— Долговязый? Ты ничего не путаешь? — все еще не мог поверить ему Дулепов.
— Он! Он, Азолий Алексеевич! Христом Богом клянусь!
Дулепову было не до клятв, потрясая ротмистра за ворот ночной рубахи, он прорычал:
— Где эта чертова аптека! Где?
— В районе пристани, сразу за…
— Когда там будет Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал.
— В девять. Нет, в десять! Точно, в десять, господин полковник!
Дулепов с Клещовым бросили взгляд на часы. Было начало одиннадцатого.
— Вот же, зараза! — от досады Клещов заскрипел зубами.
— У-у-у! — завыл на одной ноте Дулепов и, отшвырнув в сторону ротмистра, ринулся к двери, на пороге обернулся и гаркнул: — Модест, эту пьянь — тоже в машину.
Дверь с треском захлопнулась за ним. С косяка посыпалась штукатурка, портрет счастливой супружеской пары Ясновских качнулся и рухнул на пол. Ротмистр непослушными руками схватился за брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришли жена и Клещов; одели его, вывели на улицу и усадили в машину.
Дулепов ожег испепеляющим взглядом непутевого зама и, продолжая бормотать под нос проклятия, стал подгонять водителя. Клещов и его заместитель Соколов благоразумно помалкивали. Оба не один раз на собственной шкуре испытали, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале он не разбирал ни правых, ни виноватых, его костлявый, увесистый кулак вышиб не один зуб у незадачливых подчиненных.
Ротмистр, протрезвев, забился в угол и боялся проронить слово. На крутых виражах его болтало из стороны в сторону, а тошнота удушающими приступами подкатывала к горлу. Он терпел и молил только об одном, чтобы опередить агентов-боевиков, нацелившихся на Люшкова. В противном случае (об этом ему не хотелось даже думать) Дулепов отыграется на нем сполна и припомнит все, что было и чего не было: как оставил Люшкова без охраны, как с женой вместо дела раскатывал на служебной машине по магазинам в то время, когда остальные, как взмыленные лошади, носились по Харбину в поисках агентов НКВД.