– Но зачем они представляются как мать и дочь?
– Это превосходная легенда, – сказал я. – Привлекает внимание, как реальное телевидение. Или как глянцевые журналы, которые продают в супермаркетах. Очевидно, они изучали нашу культуру.
– Хорошо. В таком случае почему они так долго ждали?
– Требуется немалое время, чтобы создать серьезную телевизионную индустрию. Вероятно, у них ушли годы на более первостепенные задачи.
Сэнсом задумчиво кивнул.
– И все же нельзя утверждать, что никто ничего не знает. Вам, к примеру, многое известно.
– Однако я ничего не собираюсь рассказывать.
– Я могу вам верить?
– Я служил в армии тринадцать лет. И мне многое известно. Но я ничего никому не говорю.
– Меня тревожит та легкость, с которой они вошли в контакт со Сьюзан Марк. А также то, что мы ничего не знали. Мы услышали о ней только на следующее утро после самоубийства. Эта история очень напоминает ловушку. Мы же постоянно плетемся в хвосте событий.
Я смотрел на фотографии, развешанные на стене у него за спиной. Изучал маленькие фигурки, их позы и силуэты.
– В самом деле? – спросил я.
– Нам должны были об этом сообщить.
– Свяжитесь с Пентагоном. И с парнями из Уотергейта.
– Так я и сделаю, – заявил Сэнсом и задумался, словно заново осмысливал ситуацию, более спокойно и обстоятельно, а не в обычном своем стиле полевого офицера. «Крышка снова закрыта». Казалось, он изучает эти слова с разных точек зрения. Затем он пожал плечами и немного смущенно спросил: – И что вы теперь обо мне думаете?
– Вам важно мое мнение?
– Я политик. Это на уровне рефлексов.
– Я считаю, что вам следовало их пристрелить.
– У нас не было оружия с глушителем, – после небольшой паузы сказал он. – Правда состоит в том, что мы не передавали русских афганцам, мы их отпустили. Решили рискнуть, провернуть что-то вроде двойного блефа. Они потеряли оружие. Мы хотели, чтобы их командиры подумали, будто оно попало в руки моджахедов. Большая неудача и настоящий позор. Не вызывало сомнений, что русские солдаты боялись своих офицеров и замполитов. И мы рассчитывали, что они постараются их убедить, будто бы винтовку захватили американцы, а не афганцы. Так они могли рассчитывать на смягчающие обстоятельства. Однако русские офицеры и замполиты знали, как к ним относятся солдаты, поэтому правду они восприняли бы как ложь и попытку жалких оправданий. И сразу отбросили бы подобное объяснение как заведомые фантазии. Вот почему я решил, что мы можем спокойно позволить им уйти. Правда будет на виду у всех, но в нее никто не поверит.
– И что произошло потом? – спросил я.