— Я прочитал версию убийцы-одиночки.
— Забудь о ней. Невозможно одному убить двоих. Невозможно.
— Во сколько могут оцениваться эти убийцы?
— В миллионы. И много денег ушло на планирование всего этого.
— И у тебя нет никаких идей?
— Послушай, Томас. Я не участвую в расследовании, поэтому тебе надо спросить у других. Я уверен, черт побери, что они знают намного больше, чем я. Я простой юрист низшего звена в правительстве.
— Да, который, так получается, оказывается на одном уровне с Главным судьей.
— Это случайность. Надоело. Давай вернемся к женщинам. Я ненавижу разговоры юристов.
— Ты разговаривал с ним в последнее время?
— По мелочи, Томас, всегда по мелочи. Да, мы поболтали немного сегодня утром. Он заставил всех двадцать семь сотрудников суда вдоль и поперек просмотреть список дел, назначенных к слушанию, в поисках улик. Бесполезно. И я сказал ему это. В каждом случае, который поступает в Верховный суд, имеется две стороны, и каждая задействованная сторона, разумеется, внесет свой вклад, если один судья, двое или трое исчезнут, а вместо них придет один, двое или трое новых, более сочувственно относящихся к этому делу. Имеются тысячи апелляций, конец которым в итоге будет положен здесь. И ты не можешь просто выхватить одну и сказать: “Вот это дело! Именно этот человек убил их”. Глупо.
— Что он сказал?
— Конечно, он согласился с моим блестящим анализом. Думаю, он позвал меня после ознакомления со статьей в “Пост”, чтобы проверить, не удастся ли ему выжать что-нибудь из меня. Ты можешь поверить нервному человеку?
Официант склонился над ним, задержав вопросительный взгляд.
Верхик заглянул в меню, закрыл его и протянул ожидающему официанту.
— Жареную меч-рыбу, сыр. Овощей не надо.
— Я съем грибы, — сказал Каллахан.
Официант исчез.
Каллахан засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда толстый конверт. Положил его на стол рядом с пустой бутылкой пива.
— Взгляни на это, когда появится возможность.
— Что это?
— Что-то типа дела.
— Я ненавижу дела, Томас. В самом деле, я ненавижу закон и юристов. И за исключением тебя я ненавижу профессоров юриспруденции.
— Дарби написала.
— Я прочитаю сегодня ночью. О чем оно?
— Кажется, я сказал тебе. Она сообразительна и интеллигентна, к тому же активная студентка. Она пишет лучше многих. Ее страсть — конечно, другого плана, нежели ко мне, — конституционное право.
— Бедняжка.
— Она скрылась на четыре дня на прошлой неделе, полностью игнорировала меня и остальной мир и появилась со своей собственной теорией, которую она сейчас отвергает. Но тем не менее прочитай. Она гипнотизирует.