Через три месяца Британию ожидают парламентские выборы, ввиду чего все, происходящее в этой стране, крайне политизировано. Борьба идет за шестьсот пятьдесят мест, и один из ключевых вопросов кампании — участие в войне с талибаном десятитысячного британского корпуса. Филдинг никакого отношения к армии не имеет, никакого интереса к военным делам не проявлял, как, впрочем, и к международным, в том числе и к выборам в другой стране. Откуда же теперь такое пристальное внимание к происходящему в Соединенном Королевстве? И тем не менее он взял этот материал и оставил в ящике стола специально, чтобы я его прочитала. Филдинг хотел, чтобы именно это я нашла после его очередного трюка с исчезновением. На что он хотел указать мне?
Прежде всего, почему его заинтересовал КИОС? Нашел ли он речь сам или ее кто-то прислал ему? Если прислали, то кто? Попросить Люси залезть в его почту? Нет, пока я еще не готова прибегнуть к таким мерам. А еще я не хочу, чтобы меня поймали. Можно запереть дверь, но ведь мой заместитель все еще может появиться, а рассчитывать на охранника не приходится — задерживать Филдинга или предупреждать меня он не станет. Рон доверия не вызывает, он настроен враждебно и относится ко мне без должного уважения. Я не доверяю этим людям, моим подчиненным, и они не чувствуют себя в безопасности со мной и не исполняют мои указания, а Филдинг может появиться в любой момент.
Это было бы вполне в его духе. Исчезнуть без предупреждения, потом столь же неожиданно появиться и застать меня на месте преступления, сидящей за его столом, просматривающей его файлы. Он обязательно использовал бы этот момент против меня, как не раз делал в прошлом. Что делал Филдинг у меня за спиной? Посмотрим, что найдется еще, а потом решим, что делать дальше. Я снова бросаю взгляд на отметку времени и представляю, как Филдинг сидит в этом самом кресле в начале девятого и распечатывает речь британского парламентария, в то время как Люси, Марино, Анна, Олли и все остальные взбудоражены тем, что обнаружилось в нашем холодильнике.
Странно, что мой заместитель оставался здесь, в своем кабинете, когда внизу все стояли на ушах. А волновало ли его вообще, что человек, запертый в холодильной камере, мог быть жив? Конечно волновало. Как же иначе? В конце концов, случись худшее, отвечать пришлось бы ему. Потом, в итоге, виноватой и безработной оказалась бы я, мое имя трепали бы в новостях, но ведь и он не усидел бы в своем кресле. И тем не менее мой заместитель был здесь, на седьмом этаже, вдалеке от шума и неразберихи, как будто он уже решил что-то для себя. А может быть, его исчезновение связано с чем-то еще? Я откидываюсь на спинку кресла, оглядываю кабинет и цепляюсь взглядом за блокнот и шариковую ручку рядом с телефоном. На верхнем листке заметны слабые оттиски.