— Выходит, эти последние шесть месяцев были не чем иным, как политической игрой. Как печально. Как дешево. Как прискорбно. — Голос звучит ровно и совершенно спокойно, как всегда перед тем, как я приступаю к какому-то делу.
— Ты хорошо себя чувствуешь? Если да, то нам нужно спуститься. Анна уже здесь. Надо поговорить с ней, а потом мне придется уехать. — Бентон поднимается, идет к двери и останавливается, поджидая меня с телефоном в руке.
— Попробую угадать. Бриггс устроил так, чтобы я заняла эту должность и оставалась на ней до тех пор, пока ее не понадобится освободить для кого-то другого. Для кого-то, кто нужен ему здесь по-настоящему. — Сердце замедляет бег, нервы успокаиваются. — Я просто согревала для кого-то место. Или он воспользовался мной, чтобы убедить верхи построить этот центр, привлечь МТИ, Гарвард и всех прочих, оправдать тридцатимиллионные гранты?
Бентон читает сообщения, которые падают на его айфон словно из ниоткуда, одно за другим.
— Мог бы и не утруждать себя так, — говорю я, поднимаясь из-за стола.
— Ты не уйдешь. — Бентон даже не поднимает головы. — Не доставишь им такого удовольствия.
— «Им». Значит, в деле не только Бриггс.
Он не отвечает, печатает что-то большими пальцами.
— Что ж, так было всегда.
Мы выходим вместе в коридор.
— Они только и ждут, чтобы ты ушла. Уйдешь, дашь им то, чего они добиваются.
— Такие люди сами не знают, чего хотят. — Я закрываю дверь, проверяю, сработал ли замок. — Они только думают, что знают.
Мы спускаемся в мой вылепленный в форме пули корпус, по ночам и в сумрачные дни окрашивающийся в цвет свинца.
В лифте, выбранном мною лично по той причине, что он на пятьдесят процентов снижает энергопотребление, я рассказываю Бентону об оттиске на блокнотном листке. Тот факт, что Филдинг заинтересовался выступлением доктора Лайама Зальца в Уайтчепеле, не может быть совпадением. Кабина соскальзывает с этажа на этаж, цифры на светодиодном дисплее мягко помигивают, а я думаю о том, что работу этого грузоподъемника никто из работающих здесь так и не оценил. Большинство только жаловались на то, что он слишком медленный.
— Он представляет одну крайность, АПИ — другую, и каждый в чем-то не прав. — В моем представлении доктор Зальц — не только ученый-айтишник и инженер, но и философ, и теолог, чье искусство, увлечения и занятия ни в коей мере не связаны с войной. Он ненавидит и войны, и тех, кто их затевает.
— Я хорошо знаю, кто такой Зальц и что представляют собой его теории, — неодобрительно отзывается Бентон. Кабина останавливается, и стальные створки бесшумно расходятся в стороны. — И хорошо помню, как мы поругались после его выступления на Си-эн-эн.