— Мы пойдем? — спросила Клэр Джона, держа в руке телефонную трубку.
— Когда?
— В четверг.
— Исключено.
— Почему?
— У меня собрание.
— А ты не можешь его пропустить?
— Нет, меня же выбирают в Главный административный комитет.
Она нахмурилась.
— В комитет, — повторила она раздраженно и даже презрительно. — И что же мне сказать Мэри?
— Что хочешь.
Клэр приложила трубку к уху.
— Вы знаете, — сказала она, — к сожалению, ничего не получится: у Джона какие-то дела, и, как всегда, все срочно…
— А без него вы не можете? — спросила Мэри на другом конце провода.
— Почему же, но вы, наверное, предпочтете пригласить какую-нибудь пару…
— Ну нет, — рассмеялась Мэри. — Просто найдем пару вам.
Вечер первого политического триумфа своего супруга Клэр провела в опере с Масколлами и Микки Нилом. Джон вернулся домой рано, пропустив с приятелями всего по кружке пива, а Клэр припозднилась и пришла навеселе после ужина в ресторане у Вилера на Олд-Комп-тон-стрит, где подавали дуврскую камбалу и холодный рейнвейн.
— Всем хотелось знать про твое собрание, — сказала она Джону, раздеваясь и глупо хихикая. — Но я не выдала тайны.
— Никакой тайны нет, — проворчал Джон.
— Разве? — Лицо у нее раскраснелось от выпитого.
— Почему это должно быть тайной?
— Не знаю. Просто все это довольно нелепо, ты не находишь?
Джон строго посмотрел на нее поверх очков:
— Нет, не нахожу.
— Возможно, но со стороны виднее. — Она запуталась в нижнем белье и расхохоталась над своей неловкостью. — Одно я тебе могу обещать, — сказала она, — когда Генри, Мэри и Микки узнают, они будут смеяться.
— Что же, пусть смеются, — спокойно ответил Джон.
— Поступай как знаешь. — Клэр натянула ночную сорочку и улеглась в постель. — Только я тоже еще посмеюсь, не обессудь.
Утром, в вагоне подземки по дороге на службу, Джон пытался разобраться в своих разногласиях с Клэр, но мешало раздражение. Ясно, что она считает его лицемером: он-де вернулся к лейбористам не по убеждению, а из желания досадить ей.
Мелькнула мысль: на самом деле, разве это не так? Ведь именно ее фраза, сказанная тогда, в машине, заставила его позвонить Гордону Пратту. Джон вспомнил: в начале знакомства он горячо спорил с ней, опровергая ее консервативные взгляды на политику и мораль, пока она не замолкала, сдавшись на милость победителя. Или, как сказал в свое время Гордон: «Эта провинциальная барышня будет твоей Бастилией».
Но подобно варварам, захватившим Рим, он же и растворился в ее убеждениях. Выиграв сражение, он проиграл войну. Жизнь, которой они зажили, отражала ее мир, а не его, так что Клэр вполне могла полагать, что его бунт направлен и против нее. И все же она зашла слишком далеко, если полагает, будто только ее слова, сказанные тогда в машине после ужина у Масколлов, побудили его действовать и что он ухватился за социализм, как за розгу, чтобы высечь ее. Женщины, размышлял он, всегда сводят идеи к личным конфликтам. И, вспомнив ее реплику «Я еще посмеюсь» — насчет его занятий политикой, — он не оскорбился, это даже не задело его. Пожалуй, он был даже польщен, что его считают способным на большее, чем те, у кого на уме только Уимблдонский турнир да Лондонская биржа.