Борн выключил фонарик и бросил его на сиденье. Боль в поврежденной левой кисти вдруг отдалась в плече и руке; ее нужно вытеснить из сознания; нужно остановить кровотечение. Он оторвал от рубашки лоскут и обернул кисть, затянув узел зубами и правой рукой. Сделал, что мог.
Борн вынул оружие — оружие его несостоявшегося убийцы — и проверил обойму: полная. Подождал, пока проедут две случайные машины, выключил фары, развернулся и припарковал свой автомобиль у металлической цепи. Вышел из машины, привычно проверил ногу, щадя ее, дохромал до ближайшего столба и вынул крюк из кольца, вделанного в камень. Опустил цепь на землю, стараясь производить как можно меньше шума, и вернулся к машине.
Сел за руль, мягко нажал на акселератор, затем отпустил. Он двигался по огромной неосвещенной стоянке, ставшей еще темнее, оттого что внезапно кончилась белая въездная дорога и началось поле черного асфальта. Вдали, ярдах в двухстах, угадывались очертания дамбы, сдерживающей не морскую стихию, а воды Лиммата, впадающего в Цюрихское озеро. Еще дальше величаво колыхались огни катеров. За ними — огни старого города, размытый свет прожекторов на затемненном пирсе. Глаза Борна вобрали все, этот вид был словно театральный задник, он вглядывался в смутную картину на, переднем плане.
Правее. Справа. Темнее, чем стена, черное пятно на не совсем черном фоне — нечеткое, слабое, едва различимое. В ста ярдах… теперь в девяноста, в восьмидесяти пяти; он выключил мотор и остановился. Замер, вглядываясь сквозь открытое окно в темноту, пытаясь разглядеть. Было слышно, как налетает ветер с озера, он перекрывал все прочие звуки.
Шум. Крик. Низкий, гортанный… исполненный ужаса. Послышался звук удара, затем еще один и еще. Снова зародился вопль, но захлебнулся, оборвался, эхом повторившись в тишине.
Борн беззвучно вылез из машины, держа пистолет в правой руке, а фонарик — неловко в окровавленных пальцах левой. Двинулся в сторону неясного черного силуэта, с каждым шагом вслушиваясь, всматриваясь.
Первым он увидел то, что видел последним, когда маленький седан исчез в сумерках Штепдекштрассе. Сверкающий металл искривленного бампера; сейчас он поблескивал в ночном свете.
Четыре удара один за другим, плоть о плоть, нанесенные с остервенением, принятые с подавленным воплем ужаса. Крики прекратились, слышались лишь всхлипывания и звуки избиения.
Пригнувшись, Джейсон обошел машину и подобрался к правому заднему окну. Медленно выпрямился и неожиданно заорал, включив мощный фонарь:
— Двинешься — убью!
То, что он увидел, наполнило его отвращением и яростью. Одежда Мари Сен-Жак была разорвана в клочья. По ее полуобнаженному телу шарили руки, тиская груди, раздвигая ноги. Из расстегнутых брюк палача торчал его член, он совершал последнее надругательство, прежде чем привести в исполнение смертный приговор.