Аза сказал быстро: «Ну, конечно! Аза знает свое дело!» — но тут же тронул руку Качая и широко раздвинул щелки глаз:
— О, я не помню, как ушел тунгуз!
Хранитель музея вздрогнул:
— Это все тот старый тунгуз с бороденкой, который пялил глаза на пластинку с узорами?
— Он!
Качай нахлобучил шапку с досадой:
— Кажется теперь все ясно! Наверное он стащил пластинку: это — платиновая пластинка, Аза!
— О, товарищ Качай!
— Ну, ну — погоди! Надо узнать, в чем дело!
Мальчишка не отнимал рук от головы в знак отчаяния и горя. Они шли торопливо по сонным улицам города до остатков деревянного Кремля. Хранитель музея, как всегда, и в это утро с улыбкой влюбленного оглядел ветхую церковь, теперь его силами и старанием обращенную в музей. Причудливые главки ее и почерневшие от времени дубовые стены со старческим спокойствием и детскою радостью грелись в лучах восходящего солнца. Качай вошел на резное крыльцо, опустив голову и не открывая глаз от выбитых миллионами шагов ступеней, знавших еще и твердую поступь Ивана Кольцо. На минуту он забыл о тунгузе и обо всем происшествии — он всегда терялся здесь, подавленный величием седого от плесени дуба ступеней, с выбитой посредине дорожкой от земли до двери. Тяжелая дверь, окованная железом и похожая на грудь воина в стальной кольчуге, своим горбом метнула перед ним яркую надпись: «Якутский музей древностей» — и открылась.
— О, товарищ Качай!
— Аза, будь похож на мужчину!
Мальчик шел следом за Качаем и стонал от страха за то, что могло там случиться по его вине.
В темной, рубленой, как колодезь, церкви с такими же черными, как в колодце, стенами, дышавшими плесенью пяти столетий, хранитель музея остановился. Каждый раз, когда он входил сюда, запах заплесневелых стен напоминал ему груду лет и событий от Ивана Кольцо до этого дня. Тогда собственная его двадцатитрехлетняя молодость чувствовалась с особенным торжеством и его хотелось скрыть перед лицом четырех стен твердыми шагами, преувеличенной осмотрительностью и глухим голосом.
— Кажется, здесь ничего не тронуто, Аза?
— Здесь — ничего: все, как всегда!
— А там?
— Не знаю, товарищ Качан!
Хранитель музея прошел к витринам, слабо освещенным решетчатами окнами. В крайней витрине стекло было выдавлено, и четырехугольный неровный след на выцветшей бумаге бросился ему в глаза: здесь обычно лежала платиновая пластинка с непонятными узорами.
— А, я так и думал! Аза — ты видишь?
Мальчик хлопнул ладонями по своим щекам и, схвативши так голову, стал раскачивать ее на плечах, как чужую, подвывая в такт:
— Ой! Ой! Товарищ Ка-чай! Он ук-рал ее!