А потом меч дошел до каких-то витальных вместилищ бестии, и огонь клинка, соединившись с жизненной силой, воспламенил их.
Из воронки вверх, к тёмным небесам, ринулось крутящееся, всесжигающее пламя. Казалось, вспыхнула сама земля. Огненные языки взлетели выше темных древесных крон; жгучий ветер воспламенил кору и сучья, так что Фатиме с Гилви пришлось в зародыше давить начало лесного пожара.
Джейана же, не чувствуя палящего жара, повалилась прямо там, где стояла. Тело отказывалось повиноваться. Отдавшее без остатка все силы, оно хотело сейчас только одного — забытья. Боль, которая мучила всех остальных Твердиславичей, боль, с какой Джейана рвала из них нужную ей силу, обернулась теперь против неё. Ускользнуть, спастись от непереносимой муки (огонь и снег одновременно; сжимает и растягивает) она могла только в беспамятстве. И она старалась. Частично это уже удалось — она не слышала голосов, не чувствовала теребящих, трясущих её рук. Острыми ледяными иглами в обмерший, парализованный разум вонзались поспешные заклятия Фатимы. Джейана отбивалась как могла, неосознанно защищая теплый серый кокон обморока, такой уютный, такой покойный, из которого её вырвала Гилви, вернув полученную днём пощечину.
Подруга Твердислава рывком села. Щека горела, постыдно и унизительно. Её ударили. Хлестнули по лицу, как ополоумевшую плаксу. На глазах у Фатимы. Неистовую заливала жаркая волна стыда; всякая иная боль исчезла бесследно.
Джейана в упор смотрела на перепуганную Гилви. Глаза у девчонки сделались совершенно белыми. Никто и никогда не тронул Неистовую даже пальцем. Даже когда она была малышкой.
— Ты… ты умирала, — пролепетала Гилви.
Ах, если бы эта рыжая стерва не была бы так нужна клану! С каким наслаждением Джейана вызвала бы её на поединок и прикончила бы, не оставив ни одного шанса. Очень, очень редки поединки в кланах — только если становится ясно, что двоим под одним солнцем не ужиться.
— Джей, — влезла Фатима. — Уж ты бы лучше помолчала, подруга! Валялась в обнимку со своим Дэвидом, пока мы туг…
Джейана в тот миг совершенно забыла о том, что она сама дала сегодня отпуск.
— Джей, успокойся, ты что в самом деле.
В остекленевших глазах Неистовой была смерть.
Смерть Гилви. И рыжеволосая это отлично видела. Как и Фатима.
Но нельзя, нельзя! Проклятие! О Великий Дух, за что ты караешь меня бессилием! Только я в этом клане имею право раздавать пощечины — потому что это нужно для дела. Но что будет, если всякие соплячки начнут раздавать пощечины МНЕ?!
Оттолкнув протянутую руку Фатимы, Джейана встала. Усилием воли изгнала постыдную дрожь из нежданно ослабевших ног. Уже открыла рот, собираясь заговорить.