Сержант посмотрел на него и спросил:
— Сколько лет вашей дочери?
— В прошлом месяце исполнилось тридцать.
Сержант никак не дал понять, что испытал огромное облегчение. Он-то боялся, что на него свалится очередное бегство подростка, уведенного каким-нибудь сводником, в результате чего, как правило, не бывает ничего хорошего…
— Мистер Гриссом, если вы присядете, я попрошу одного из наших детективов поговорить с вами.
Неподалеку от стола в приемном помещении стояли скамьи. Тоби, тиская в руках шерстяную шапку и держа под мышкой конверт из оберточной бумаги, сел на одну из них и стал с рассеянным интересом наблюдать за тем, как полицейские в форме входили в здание и покидали его, иной раз ведя с собой каких-то людей в наручниках.
Пятнадцать минут спустя крупный мужчина лет тридцати с лишним, с редеющими светлыми волосами и спокойными манерами подошел к Тоби.
— Мистер Гриссом, я — детектив Уэлли Джонсон. Извините, что заставил вас ждать. Если пройдете со мной к моему столу, мы сможем поговорить.
Тоби послушно поднялся со скамьи и сказал:
— Я привык ждать. Похоже на то, что я чуть ли не всю жизнь жду то одного, то другого…
— Думаю, иной раз нам всем так кажется, — согласился с ним Джонсон. — Сюда, пожалуйста.
Стол детектива был одним из многих стоявших в обширной шумной комнате. За большинством из них никого не было, но горы папок с бумагами говорили о том, что отсутствующие владельцы этой мебели активно работают где-то в другом месте.
— Нам повезло, — сообщил Джонсон, добираясь до своего стола и придвигая к нему стул. — Я не только получил место у окна, с видом на улицу. Это еще и один из самых тихих уголков в нашем участке.
Тоби и сам не понимал, откуда у него взялось столько храбрости, чтобы заговорить:
— Детектив Джонсон, мне вообще-то все равно, нравится ли вам ваше место. Я здесь из-за того, что моя дочь исчезла. Думаю, с ней что-то случилось либо она попала в такие неприятности, из каких сама не выберется.
— Можете пояснить, что хотите этим сказать, мистер Гриссом?
К этому времени Тоби уже побывал в офисе Бартли Лонга и поговорил с двумя молодыми женщинами, с которыми Глори снимала квартиру перед своим исчезновением. Он чувствовал себя так, что просто не в силах был снова излагать всю историю с самого начала.
«Но это уж просто безумие, — сказал себе отец. — Если я не расскажу все по порядку этому парню, то он меня просто выгонит».
— Настоящее имя моей дочери — Маргарет Гриссом, — начал он. — Но я всегда называл ее Глори, потому что она была светлым, прекрасным ребенком, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда ей исполнилось восемнадцать, она уехала в Нью-Йорк. Дочка хотела стать актрисой, получала главные роли в школьном театре.