- Тут есть все: правда жизни, мастерство и живописность. Вы прочли мои стихи?
- Да. Посидим, они у меня с собой. Они сели, и Динни отдала ему конверт.
- Ну как? - спросил Дезерт, и она заметила, что губы у него подергиваются.
- По-моему, очень хорошо.
- Правда?
- Правда истинная. Одно, конечно, самое лучшее.
- Какое?
Динни улыбнулась, словно говоря: "Вы сами знаете".
- "Леопард"?
- Да. Мне даже больно было читать.
- Тогда, может, лучше его сжечь?
Она чутьем поняла, что он сделает так, как она скажет, и беспомощно спросила:
Вы ведь все равно меня не послушаетесь?
- Как вы скажете, так и будет.
- Вы не можете его сжечь. Это лучшее, что вы написали.
- Слава аллаху!
- Неужели вы сами этого не понимаете?
- Уж очень все обнажено.
- Да, - сказала Динни. - Но прекрасно. А если что-нибудь обнажено, оно обязано быть прекрасным.
- Ну, сейчас так думать не принято.
- Почему? Цивилизованный человек прав, когда старается прикрыть свои уродства и язвы. На мой взгляд, в дикарстве нет ничего хорошего, даже когда речь идет об искусстве.
- Вам грозит отлучение от церкви. Уродству сейчас поют осанну.
- Реакция на приторную красивость, - тихонько сказала Динни.
- Вот-вот! Те, кто стал ее насаждать, согрешили против духа святого w оскорбили малых сих.
- По-вашему, художники - это дети?
- А разве нет? Не то почему бы они себя так вели?
- Ну да, они любят игрушки. А как родился замысел этой поэмы?
Лицо его сразу стало похоже на взбаламученный темный омут, как тогда, когда Маскем заговорил с ними возле памятника Фошу.
- Может... когда-нибудь расскажу. Давайте пройдемся по залам?
Когда они расставались, Дезерт сказал:
- Завтра воскресенье. Я вас увижу?
- Если хотите.
- Пойдем в зоопарк?
- Нет, только не в зоопарк. Я ненавижу клетки.
- Правильно. А в Голландский сад возле Кенсингтонского дворца?
- Хорошо.
И там они встретились в пятый раз.
Для Динни эти встречи были похожи на череду погожих дней: ночью засыпаешь с надеждой, что и завтра будет ясно, а наутро, протерев глаза, видишь, что светит солнце.
Каждый день в ответ на его вопрос: "А завтра я вас увижу?" - она отвечала: "Если хотите"; каждый день она старательно скрывала от всех, с кем встречается, где и когда, и все это было так на нее непохоже, что она даже подумала: "Кто эта молодая женщина, которая украдкой убегает из дома, встречается с молодым человеком и возвращается, ног под собой не чуя от счастья? Может, мне просто снится длинный-длинный сон? Только во сне не едят холодных цыплят и не пьют чаю".
Когда в прихожую на Маунт-стрит вошли Хьюберт и Джин, - они собирались погостить тут, пока не обвенчается Клер, - Динни особенно остро почувствовала, как она изменилась. Увидев любимого брата впервые после полутора лет разлуки, Динни, казалось, должна была затрепетать от радости. А она невозмутимо поздоровалась с ним и даже осмотрела его без малейшего волнения. Выглядел он превосходно, загорел, поправился, но стал как-то проще, обыкновеннее. Она убеждала себя, что в этом виновато его теперешнее благополучие, женитьба и возвращение в армию, но в глубине души понимала, что просто сравнивает его с Уилфридом. Она вдруг поняла, что Хьюберт не способен на глубокие душевные переживания; он из той породы людей, которую она хорошо знала, - люди эти всю жизнь идут по проторенной дорожке и не задают себе мучительных вопросов. С появлением Джин их отношения с братом разительно переменились. Они уже никогда не будут друг для друга тем, чем были до его женитьбы. Радостно оживленная Джин просто сияла. Они летели от Хартума до самого Кройдона, всего с четырьмя посадками! Динни с тревогой заметила, что слушает их равнодушно, хотя и делает вид, что живо интересуется их делами. Вдруг упоминание о Дарфуре заставило ее насторожиться. Дарфур - это то самое место, где с Уилфридом что-то произошло. Там, рассказывал брат, все еще встречаются последователи Махди {Махди Мухаммед-Ахмед (1848-1885) - вождь народного восстания суданцев против английских колонизаторов.}. Заговорили о Джерри Корвене. Хьюберт восторгался одной из его эскапад. Джин объяснила, о чем идет речь. Жена заместителя окружного комиссара совсем потеряла из-за него голову. Поговаривали, будто Джерри Корвен вел себя не очень красиво. - Что поделаешь, что поделаешь! - сказал сэр Лоренс. - Джерри - пират, и дамам опасно терять из-за него голову.