II
На веранде, в тени весенней листвы, младшая дочь Тюльпанова, Зоя, рассказывала штабс-капитану:
— У меня бывают дни скверного, прескверного настроения… Знаете — душа как будто закутана паутиной, с черным мохнатым пауком внутри, и боишься двигаться, боишься обратить на себя внимание этого черного паука… Делаешься слабенькой-слабенькой!
— Хо-хо! — сказал, делая смеющееся лицо, штабс-капитан. — Это, как говорится у нас, плюм-похондрия!
— Плюм! — мило удивляясь, сказала Зоя. — Почему же плюм?
— Случайность. Был у нас, в шестой роте Плюм, поручик Плюм — он того… застрелился. Ну, так он страшно скучал перед смертью, а застрелился от несчастной любви. Не выдержал.
— Не выдержал, — тихо повторила Зоя, роняя руки вдоль тела и устремляя взгляд в предвечную глубину сада. — Не выдержал! Это была молодая, чистая, тоскующая душа… его не поняли.
— Да вы думаете что? — воскликнул штабс-капитан. — Любви не выдержал? Ничего такого, уверяю вас, не было. Просто поддразнивали его, в пьяном виде угораздило его как-то сказать: «А я застрелюсь». Ну вот и пошло… Скучно, знаете. Кто ни увидит: «Плюм, а стреляться?» Он потом привык даже так, что обижаться перестал. Но все-таки застрелился.
Зоя промолчала; разговор принимал нежелательное для нее направление. Офицер нравился ей, хотелось полунамеков, раздражающей игры, туманных недосказанностей, лишенных всякого смысла и полных столь приятного для женщин нервного напряжения.
— Ах, тоска, тоска! — вздохнула она, облокачиваясь на перила веранды перед самым лицом Зуева. — И нервы шалят… Ночи такие душные.
«Замуж хочется, — машинально подумал Зуев, рассматривая крепкую фигуру девушки. — Да она совсем ничего… Разорены… Свяжись… жалованье…» — мелькнуло у него в голове, мешаясь с мыслями игривого свойства, далекими от меркантильных расчетов.
«А ну, — решил он, приготовляясь заговорить. — Не стоит!»
— Михаил Ильич, — сказала девушка, — хотели бы вы быть рыцарем?
— Рыцарем? — Зуев перекосил брови и сморщился. — Конечно… хотя этот род вооружения устарел. А что?
— Я люблю все мужественное, храброе, выносливое… В вашем лице есть что-то индийское… И мне кажется, что вы совсем иной, чем… кажетесь.
— Хо-хо! — сказал Зуев. — Да ничего такого особенного. Впрочем, в душе каждого человека… Я гимназистом стихи писал, — неожиданно закончил он и густо побагровел.
— Ну да, — сосредоточенно произнесла Зоя, внимательно рассматривая переносицу штабс-капитана. — И вы прочтете мне эти стихи, да?
— Н-нет! — с усилием крякнул Зуев, смутно чувствуя приближающуюся опасность. — Забыл, представьте… да и что там — чепуха, фигли-мигли…