Когда
я добрела до
первого
перекрестка,
силы были на
исходе. Будто
я полдня шла
без остановки,
хотя на самом
деле прошло
не больше
часа. На
распутье я
ненадолго
остановилась,
засмотревшись
на домик,
переползающий
с одной улицы
на соседнюю.
Не город, а
большая музыкальная
шкатулка, в
которой
вместо фигурок
балерин по
кругу
движутся
пряничные домики.
Только «круг»
какой-то
ломаный, и
музыку включить
забыли.
Может, даже к
лучшему – в
Илминре с
музыкой
вообще плохо
обстоят дела.
Ее как бы
вообще нет.
Единственный
музыкальный
инструмент,
который
признают
Чудики – это
собственные
голоса.
Полная
противоположность
Механикам, не
принимающим
вокал как
таковой.
После
короткой
передышки я
попыталась
наверстать
упущенное
время,
перейдя на
бег, но
надолго меня
не хватило, и
до второго
перекрестка
я добралась
еще более
уставшей. К счастью,
расстояния
до каждой
новой развилки
сокращались.
Во всяком
случае, путь
до третей
показался
мне
несравнимо
короче.
Домики
вокруг
становились
все стройнее,
их цвета –
выдержаннее
и
гармоничнее,
стремясь к
монотонности
и
минимализму,
что, очевидно,
означало
повышение
социального
статуса
населяющих
дома лирен.
Улица
медленно расширялась,
обрастая
живыми
изгородями, припудренными
снегом. Ночь
же наступала
стремительно.
Опережая
мои опасения
насчет
перспективы
блуждания в
кромешной
тьме, да еще с
плавающим
изображением,
кто-то
включил
подсветку в
музыкальной
шкатулке. И
тогда передо
мной зажгла
огни
дремлющая
зимняя сказка.
Сугробы
у дороги
стали похожи
на густой молочный
туман, сквозь
который
пробивается свет
далекого
маяка. Над
крышами
вспыхнули
цветные
светлячки-фонарики,
такие же
яркие
комочки
устроились
среди вьющегося
кустарника.
Их можно было
принять за
елочные игрушки,
как если бы
кто-то
впустил сюда
застывший в
моей памяти
образ теперь
недостижимого,
навсегда
потерянного
вечера
кануна нового
года.
Холодные
Клиадральные
слезы
слились с теплыми
настоящими.
Мне
не вернуться домой.
Никогда не
увидеть стен
своей квартиры,
лиц людей,
вагонов
метро,
фонтанов в зеленых
парках.
Никогда не
съесть
сахарной ваты,
ненавистного
оливье и
непонятной
выпечки из
обшарпанной
забегаловки.
Никогда не
столкнуться
с тем, что
когда-то было
безразличным,
но что и было
моей жизнью,
на которую я
вечно
жаловалась.
Только
сейчас,
спустя,
наверное, год
после
исчезновения
Дамина я
осознала потерю.
Пустота
внутри
пылала
холодом,
ноющим, сверлящим,
разрывающим
изнутри. А
ведь я полагала,
что давно это
пережила,
толком не
переживая, и
забыла,
выбросила
почти
двадцать лет
жизни, ничем
особенным не
запомнившиеся,
прямо как
презирающий
все и вся
эмигрант,
нашедший
приют в благоустроенном
уголке
цивилизации.
Легко забыть
о прошлом в
мире, где
ничто о нем
не напоминает,
где у тебя
нет времени
на размышления,
не то что
воспоминания.
Где есть
Лэйкер.