— У нас тоже есть хорошие исполнители, один даже в «Гамбринусе» играл, Сашкой звали, может слышал?
— Меня тоже Сашей зовут, но я в Москве учился, у профессора Шульмана.
— Надо же, и я у Шульмана учился, — сказал Гена, — тоже профессор в своём роде.
— Может родственник?
— Вряд ли.
— А чем он занимается?
— Он, — Гена сделал неопределённый жест рукой, — он артист оригинального жанра. Специалист высочайшей квалификации. Импровизировал на ходу и зрители никогда не знали, чем закончится очередной его номер. Теперь таких уже не осталось. Впрочем, что я говорю, ты тоже хорошо играл, я бы тебе с удовольствием заплатил, но у меня только 10 миль одной бумажкой.
— Я тебе сдачи дам.
— Давай, — обрадовался Гена, — я положу десять, а возьму шесть, ты не обидишься?
— Можешь даже взять семь.
— А восемь?
— Бери, сколько хочешь.
— Вот этого моему приятелю говорить нельзя, — предостерёг скрипача Илья, внимательно наблюдая за одесситом. Проследить за ним было невозможно и когда они сели в поезд, Илья спросил:
— Сколько ты взял?
— Десять миль.
— Не больше?
— Нет.
— Зачем же надо было дурака валять?
— Хотел человеку удовольствие доставить. Для нас, артистов, деньги — это мелочи, самое главное — признание зрителя. Тебе этого не понять.
— Почему это не понять? Я тоже музыкой занимался, несколько лет с ансамблем выступал.
— Тебе за это платили?
— Конечно.
— А чего же ты здесь теряешься?
— У меня гитары нет.
— Я дам тебе свою.
— У тебя-то она откуда?
— Для дела нужна была, а продать её я не успел, так что возьми, попользуйся.
Илья промолчал.
— Бери, чудак, я чувствую, что базарная часть твоей натуры недоразвита и на рынке ты много не заработаешь, а с гитарой у тебя есть шанс.
Всю дорогу до дома Гена уговаривал Илью, а в Травояниках сам принёс ему гитару.
Илье действительно не хотелось торговать. Да и что он мог выставить на продажу? Грубо размалёванные шкатулки и дешёвую посуду в псевдорусском стиле.
На следующий день он поехал в Рим, выбрал оживлённое место и стал исполнять русские романсы. Прохожие замедляли шаг, некоторые даже останавливались, но ни толпы, ни аплодисментов, ни гонорара не было. Пел он с перерывами почти весь день. После концерта, к нему подошёл нищий и энергично жестикулируя, начал что-то говорить. Илья только развёл руками, показывая, что ничего не понимает, тогда нищий, проспавший всё его выступление, заложил два пальца в рот и изо всей силы подул, но вместо свиста из его беззубого рта вылетели какие-то шипящие звуки пополам со слюной. Самолюбие Ильи было уязвлено, физиономия оплёвана и ему оставалось только утереться и поехать домой. Рассказывать жене о своём фиаско он не стал, а Гена к его провалу отнёсся философски.