Убедившись, что все правильно и на месте, Шамиль достал «беретту» и кинулся наружу — снять с убитого десантника подсумок с патронами и взять его автомат. Кто-то должен был теперь прикрывать отступление к гаражу.
***
Глеб посмотрел наверх и ужаснулся…
Беляки заминировали вышку. Заряд рассчитали точно: сама вышка уцелела, но площадку, где был пулемет и куда — Господи! — поднимались Зурабов и Степцов, — ее сорвало напрочь. Теперь она валялась внизу, скрученная, а лестница, крепившаяся к ней одним краем, жутко ходила вверх-вниз, как нелепые гигантские качели. Обоих рядовых разбросало кусочками в радиусе сорока метров от вышки. Пулемет зашвырнуло почти до линии вражеских сочлененных транспортеров.
А все три белогвардейские машины уже горели, и белогвардейцы бежали сюда, и будет у нас тут сейчас не легкий бой, а тяжелая битва…
Глеб Асмоловский не знал, один он остался в живых или есть еще кто-то. Кто-то стреляет — значит, кто-то есть, никого не видно, значит, все в укрытии, стало быть, набегающих беляков можно угостить еще одной гранатой, а чем их угощать дальше — неясно, патроны в АК закончились. И он бросил еще одну гранату, и кто не успел упасть до взрыва — я не виноват, а сам опять нырнул за угол, перебросил «калаш» за спину и вытащил пистолет. Цель — добежать от гаража до административного корпуса. Программа-минимум. Вперед!
На Верещагина он налетел почти сразу же. Не сразу, правда, узнал: просто взял на прицел крымца, тоже перебрасывающего автомат на спину, — ха, патроны кончились! — и тут крымец посмотрел ему в глаза…
Он выстрелил. Подавив в себе изумление, потрясение, вину, оставив один гнев, он выстрелил. Выпустил пулю в свое преданное доверие.
Но слишком много времени — десятую долю секунды! — Глеб затратил на то, чтобы забыть лицо противника. За это время беляк слитным движением, виденным ранее только в кино про ковбоев, выдернул из кобуры шпалер и бабахнул, не целясь, навскидку…
Пуля толкнула Асмоловского — словно кувалдой в грудь; он упал на одно колено и все-таки выстрелил… Хотел выстрелить еще, но рука не слушалась. Странно, но боль казалась вполне терпимой, он выносил ее без стона или крика, но тем не менее она висела на плече жерновом и гнула к земле все ниже, и ниже, а этот говнюк, не размениваясь на второй выстрел, пнул ногой и выбил «макар», заодно опрокинув противника наземь, перешагнул через него и исчез в застлавшей глаза черноте…
***
Верещагин очень хотел бы, чтоб здесь, в гараже, куда их загнали в конце концов красные, оказался Лучников. Чтобы великий теоретик Общей Судьбы послушал, как кричит человек с оторванной ногой, понюхал, как воняет пороховая гарь, и посмотрел, как выглядят разбрызганные по стенке мозги.