К тому времени, как полковники и их «свита» покинули пиццерию, прапорщик Андрощук окончательно лишился возможности уйти из бара «Stopka» своими ногами. Опираясь грудью на стойку бара, он изливал Дементьеву душу, жалуясь на нелегкую долю советских прапорщиков. К излияниям прислушивался еще один посетитель — среднего роста крепкий мужчина под сорок, явно ближневосточной наружности. По мелочам он не разменивался — купил сразу бутылку водки (которую Андрощук презрительно охарактеризовал как «чекушку») и пил маленькими порциями.
— Рʼшите прʼставиться… — заметил его советский недоофицер, — Юрий Андрʼщук, прʼщик!
— Очень приятно, — сдержанно ответил клиент. — Марк Фельдман.
— Это ничего… — милостиво кивнул Андрощук. — Евреи — тоже нормальные ребята. У мʼня один кэʼндир отʼления был… Еврей… А-атличный парень! Н-ничего не имею против.
— Я рад. — Марк Фельдман незаметно показал кулак Дементьеву, который собирался что-то вставить.
— А вот еще был двухʼдичник Жорка Ярош… тоже еврей… Так он про меня стишок сочинил, гаденок… «Вот какой-то прапорщук Андрощук… Банку водки в уголок поволок… — процитировал он. — Хочет он скорей набраться и тотчас с полка съебаться…» А тоже еврей! П-поросенок… Я, блядь, тридцать лет в армии! А он — стишок… Так что и евреи бывают… да-а…
Плюнув таким образом в душу Фельдману, Андрощук выпил еще одну «граммульку», которая оказалась роковой: он заснул мертвецким сном на табурете у стойки.
Полковник Агафонов, которому доложили о таинственном исчезновении прапорщика Андрощука, послал по барам наряд патруля, налетевший на надпись «закрыто» — Дементьев, потеряв собеседника и не предвидя других посетителей, решил устроить себе выходной. Часа через три он собирался вернуться и посмотреть, не пришел ли в себя Андрощук, удобно размещенный на раскладушке в подсобке, где сам Дементьев ночевал порой, когда тащиться домой ему было лень.
***
Эта церковь называлась в обиходе «Святой Себастьян на скалах». Она действительно стояла на скалах, венчая невысокую горку. У подножия этой горки дорога троилась: одна трасса вела в близкую Качу, другая сворачивала к Бахчисараю, третья следовала береговой линии — до станицы Николаевской.
Верещагин не поехал ни по первой, ни по второй, ни по третьей. Он свернул на узкую двухполоску, которая двумя изгибами поднималась к храму.
— Я думала, мы поедем в магистрат, — робко сказала Тамара.
— В церкви брак зарегистрирует сам отец Андрей. Я договорился.
Он припарковал машину на небольшой площадке между церковной оградой и старым серым «турбосуздалем» — наверное, священника.